Мы пили чай, и Хрюшка Чебакова с увлечением рассказывала мне о том, как лихо сегодня подрались Колька с Катькой, не преминув сообщить с глубоким удовлетворением, что битым остался Колька, а Катька торжествовала победу.
— А я почти нашел третий перстень, — мне тоже хотелось похвастаться. Тем более что от Ленки в таких делах можно было ждать добрых и полезных советов. Когда я сообщил, что решил завтра идти в библиотеку, такой совет последовая тут же.
— Ты человек из каменного века, — Хрюшка в этот момент немного напоминала Мэри Грин с яхты «Дороти», усатую медведицу с целым набором положительных и отрицательных качеств. Та все время выпендривалась перед Брауном, доказывая ему преимущества капитализма и свое технократическое превосходство. — Да-да, мистер Коротков-Баринов. Не удивляйтесь. Все-то вам нужно куда-то бегать. А есть система RELCOM, через которую можно, сидя здесь, войти в базу данных Библиотеки Конгресса и прочитать эту самую «Тудей ревью оф Юэроп».
— Не отходя от кассы?
— От компьютера, по крайней мере. Пора к цивилизации привыкать, Волчара гнусный…
— Умную жену приятно иметь, — позволил я себе; гусарский каламбурчик.
— Иметь будешь в положенное время и на положенном месте, — строго заявила Хрюшка. — И конечно, не за компьютером.
— Понял.
Домашняя интеллектуалка — вещь очень полезная. Хотя от тех времен, когда даже мистер Браун ни хрена не соображал в компьютерных делах, а дикий комсомолец Коротков — тем более, уже ничего не осталось (даже Берлинской стены), все-таки мне не хватало ума припомнить о RELCOM, а я ведь давным-давно был о ней наслышан. Будьте уверены, я не перепутал бы ее ни с ревкомом, ни с рескомом. Совсем недавно я через спецмодем лазил по очень любопытным базам данных и откупоривал кодированные файлы.
Конечно, в отличие от моего нелегального вторжения в компьютерные сети «органов» тут все было по закону, но, к сожалению, не бесплатно. На какую сумму мы тряхнули Чудо-юдо, меня особо не интересовало, гораздо более важным было то, что мы в результате приобрели.
Мы нашли и тот самый номер газеты от декабря 1988 года, где были фотографии Айрапета Аветисяна и его спасителя — экстрасенса Вадима Белогорского. Кроме того, обнаружилась фамилия автора данного сочинения: московского корреспондента «Today review of Europe» мистера Дональда Салливэна.
— Приятно? — прищурилась Хрюшка.
— Конечно, — поглаживая Хавронью Премудрую по спинке, подтвердил я, хотя имел в виду не спинку, а результаты прочтения статьи. Назывался сей опус броско, хотя и затерто: «Восставший из гробницы».
Примерно треть статьи посвящалась краткому изложению того бардака, который царил в Армении после землетрясения, довольно злорадным замечаниям по адресу Горбачева и Рыжкова, армянского первого секретаря Демирчяна и всей коммунистической системы. Дальше шло несколько бодрых замечаний насчет стертого с лица земли Спитака, причем товарищ Салливэн порадовал своих читателей описаниями некоторых трупов, извлеченных из-под руин. Мне лично от некоторых даже тошно стало. Наконец дело дошло и до экстрасенса Белогорского, который приехал в Спитак вроде бы сам по себе, хотя мне это показалось сомнительным — в 1988 году сами по себе люди на катастрофы не ездили.
Салливэн писал следующее:
«Коммунисты не верят в экстрасенсов. С диалектическим материализмом Маркса наличие суперспособностей не согласовывалось, а потому находилось под запретом. Perestrojka во многом поколебала устои партийной пропаганды прошлого, а потому наряду с другими либеральными явлениями в новейшей русской действительности надо отметить и изменение отношения к людям с такими способностями. Счастливый случай свел меня в Армении с 28-летним Вадимом Белогорским, советским экстрасенсом.
Этот случай был воистину счастливым для 74-летнего жителя Спитака Айрапета Аветисяна, заживо похороненного в подвале собственного дома и пробывшего в этом склепе около шести суток. Несколько раз отряды спасателей со специально натренированными собаками и высокочувствительной аппаратурой, позволяющей услышать стук человеческого сердца под развалинами, проходили мимо бывшего дома, но не обнаружили погребенного. Позже выяснилось, что собаки не могли учуять запах человека из-за того, что в подвале размещалось несколько бочек с вином и уксусом, запах которых отбивал чутье у животных. Кроме того, несколько ковров, имевшихся в доме Аветисяна, упали в нагромождение обломков и сделали слой камней в 5 футов толщиной звуконепроницаемым для акустической аппаратуры спасателей…»
Дальше Салливэн излагал краткую биографию Белогорского, у которого отец был врачом-психиатром, каким-то образом связанным с КГБ, а дед несправедливо обвинен в троцкизме и репрессирован в 1937 году. По тем временам было довольно популярно являться потомком «врага народа» хотя бы в третьтьем поколении. Ну а уж каяться за грехи отца — тем более. Сам Белогорский, как явствовало из его слов, тоже был диссидентом, подвергался преследованиям и даже арестовывался. Правда, не говорилось, за что.
Ну а потом начинался рассказ самого героя о том, как он спас из-под обломков старика-армянина:
— Мы проходили по давно осмотренной нашими предшественниками улице. Здесь второй день никого не искали, ибо шансов найти живых, по мнению специалистов, не было никаких. Внезапно я почувствовал не то легкий озноб, не то слабый удар током. Первое впечатление было, что это некий нервный тик. Однако уже через несколько секунд я услышал внутри себя слабый голос: «Я жив, помоги мне!» Мне показалось, что начинается галлюцинация, которая явилась следствием моего нервного перенапряжения в обстановке гигантской катастрофы, какой явилось землетрясение в Армении. Однако через пять секунд я вновь услышал те же слова, которые, как мне показалось, шли с той стороны, куда смотрело мое лицо. Сделав несколько шагов в этом направлении, на что потребовалось пять секунд, я еще раз услышал внутренний голос, но заметно отчетливее, чем раньше. Слова повторялись точно с интервалом в пять секунд, я засекал время по часам. Двигаясь в ту сторону, я с каждым шагом все яснее и яснее ощущал этот призыв о помощи. Наконец я стал слышать его так же хорошо, как если бы со мной разговаривал человек, находящийся на расстоянии двух-трех метров от меня. Это было у груды камней, оставшейся на месте рухнувшего дома, который принадлежал, как мы позже узнали, Айрапету Аветисяну. Я стал растаскивать небольшие камни, сразу ощутив, что призыв о помощи стал слышаться еще лучше.
Мои спутники не поняли моих действий. Когда я сказал, что слышу голос из-под руин, кто-то из них посмотрел на меня с подозрением и тревогой, считая, что у меня начинаются галлюцинации. Однако один или двое стали мне помогать, а потому примерно через час мы расчистили от обломков вход в подвал, где и нашли потерявшего сознание, но живого Айрапета Аветисяна…»
Герой, само собой, по скромности умолчал, что выцыганил у старика перстень. Но вот что любопытно. На фотографии, иллюстрировавшей статью и озаглавленной «Айрапет Аветисян через час после чудесного спасения», были отлично видны обе руки старика, но перстня на них не просматривалось. Судя по рассказам дяди Степана, Айрапет подарил перстень спасителю отнюдь не сразу и даже не через час после того, как был вытащен из подвала. Может, перстня-то и не было вовсе, а дядя Степан что-то придумал ради красного словца? Однако вспомнив отцовские фокусы с показом аномальных свойств перстней, я сообразил, что если перстень не отбрасывает тени, то он и на фотопленке не должен появляться…
— Ну, — победоносно заявила Хрюшка Чебакова, — пойдем на доклад к батюшке?
Пошли. Чудо-юдо, с интересом покрякивая и почесывая бороду, выслушал наше повествование.
— Что ж, неплохо, — резюмировал он. — Давайте наведем справочки по этому Вадиму…
Спецмодем, с помощью которого можно было влезть в базу данных закрытых источников информации, привезенный мною отцу почти две недели назад, достаточно быстро позволил кое-что уточнить об экстрасенсе Белогорском. Как выяснилось, дедушка у него действительно был троцкистом и погорел в тридцать седьмом, правда, фамилия у него была Вайсберг. Товарищ Вайсберг после высылки Троцкого вроде бы «разоружился перед партией», покаялся и, слетев с поста инструктора райкома ВКП(б) в 1925 году, в 1930-х уже вовсю коллективизировал село и работал в одном из обкомов. А к моменту залета в НКВД Натан Эммануилович уже был в Москве, в аппарате ЦК. Там-то его и взяли. Признавшись в сотрудничестве с японской и немецкой разведками, подготовке трех терактов и еще чего-то, он был без особого шума выведен в расход на 53-м году жизни. При этом его третья (и последняя!) жена Мирра Сигизмундовна, по какому-то странному стечению обстоятельств, ни в какие Алжиры или Соловки не поехала, а, напротив, резко продвинулась вверх, что для девятнадцатилетней студентки мединститута было весьма неожиданно. Кроме того, в двадцать лет Мирра стала мамой Натана Вайсберга, который уже через полгода был переименован в Николая Белогорского. А в 1941 году Николай Николаевич обрел нового отца, майора госбезопасности Студенкина, получившего боевую задачу строить силами зеков какой-то оборонный завод с трехзначным номером. Мирра была там парторгом и тоже носила форму. У меня было впечатление, что резкий взлет товарища Мирры и предшествующее падение гражданина Вайсберга были каким-то образом связаны с ее вторым мужем. Впрочем, утверждать это можно было только умозрительно. Чекистские досье такого материала не содержали. К тому же генерал-майор Студенкин скоропостижно скончался в 1957 году и влиять на дальнейшие события не мог. Но кто-то мог и влиял — несомненно.