Он перестал бывать дома вечерами. Вокруг Москвы десяток баз серфингистов, и вскоре на каждой из них к Мише относились как к родному.
Он соврал Ксении о срочной командировке, а сам отправился с группой новых товарищей в Египет на десять дней. Море теплое, ветер сильный и ровный, как стена. За десять дней Миша научился такому, на что в Москве ушло бы несколько сезонов. Водный старт, скоростные повороты, глиссирование…
Когда он вернулся, загорелый, с горящими глазами, Ксения не выдержала. Разрыдалась, дуреха, швырнула на пол хрустальное блюдо, доставшееся ему от бабушки. Блюда он ей так и не простил – было обидно, что для демонстрации экспрессии она выбрала именно ностальгический, ничем не заменимый предмет, а не какую-нибудь икеевскую чашку за пятнадцать рублей. Сухо признался: да, у меня другая женщина. Да, я возил ее на курорт. Да, больше не люблю. Зачем соврал? Но так было проще, скажи он правду – Ксения все равно не поняла бы ничего.
Следующим утром он проснулся один – наскоро собрав вещи, она навсегда покинула его квартиру. Не осталось ни сожаления, ни грусти – может быть, лишь легкое чувство вины.
Миша взял еще десять дней за свой счет и отправился на юг Испании, в Тарифу, Мекку всех виндсерферов мира.
Однажды его вызвал на ковер начальник.
– Вы что себе позволяете? – сдвинув брови, поинтересовался он. – Вы в курсе, что за последние полгода вы были в отпуске на пять лет вперед?
Случись этот разговор на несколько месяцев раньше, алая краска стыдливого смущения рваными пятнами растеклась бы по его лицу. Миша, ссутулившись, принялся бы суетливо и бестолково извиняться, а потом вернулся бы в кабинет и с утроенным рвением приступил к работе.
А сейчас он насмешливо посмотрел шефу прямо в глаза (тот не выдержал и отвел взгляд) и неожиданно для самого себя вдруг озвучил желание, робко пульсирующее в мозгу несколько последних месяцев:
– Я увольняюсь.
Такого не ожидал никто – ни экс-коллеги, ни даже новые друзья-виндсерферы. Мишину историю пересказывали как анекдот. Но ему было все равно – он собирал чемоданы в Юго-Восточную Азию. Там, на тропическом островке N., он проведет как минимум полгода – наедине со своей новой любовницей – морем.
…Мерное жужжание факса, безжизненный сквознячок кондиционера, истоптанное ковровое покрытие, ежедневник, в котором места свободного нет… все осталось в прошлом, постепенно стиралось из памяти. Настоящее было волнительным, как адреналиновый укол. Оранжевая полоска ласкающего ступни мелкого песка, волны с белыми кудряшками, солнце, влажной чернотой прилипающее к лицу, и хлопающий на ветру парус…
Мы с Ксюхой узнали о том, что Миши больше нет на этом свете, намного позже, чем его тело истлело в прогретой до самого ядра тропической земле. Через несколько лет после изложенной выше истории. Я, как всегда, отлынивала от работы, бездумно бродя по бескрайним просторам Интернета. И случайно наткнулась на небольшую статью, сообщающую о смерти русского виндсерфера, который на протяжении двух лет вел аскетическое существование где-то в тропиках. Погиб он от сердечного приступа, настигшего его прямо в океане. Приглядевшись, я узнала в фотографии бедняги нашего Михаила.
Тем вечером мы с Ксюхой встретились в одном из малолюдных баров, затерявшихся в переулках близ Садового кольца. Я показала ей распечатку. Ксюха читала медленно и вдумчиво. С тех пор как почти три года назад она рассталась с Мишей, у нее так никого и не было – ни мужчины, готового отвести в ЗАГС, ни даже эпизодически всплывающего из городской круговерти любовника. Не знаю почему. Выглядела она великолепно – нервная депрессия трехгодичной давности безвозвратно съела лишние килограммы, которых она так всегда стеснялась.
– А я догадывалась, – призналась Ксюха, закончив читать, – я понимала, что здесь что-то не так. Не в обычной бабе все дело…
Я вероломно напомнила, что раньше она так не считала.
– Он был, в общем-то, равнодушным человеком. Равнодушным к женщинам, я имею в виду. Иногда мне казалось, что он встречается со мной только потому, что «так надо».