В 84-м Володя с семьей приехал в США. Обосновался в Нью-Йорке. Поигрывал в бридж с Пашей Маргулесом. В декабре 87-го встретился случайно в Манхэттене, на Лексингтон авеню, со Славой Деминым. Вот как сам Слава (который работал в ООН в то время) описывает эту встречу:
«Меня только что перевели в Нью-Йорк с Островов Зеленого Мыса. Помнится, мы с женой еще даже не сняли квартиру и жили в гостинице. Вечером спустились из номера пройтись перед ужином и почти сразу услышали возбужденный диалог на бриджевую тему на русском языке с обильным использованием ненормативной лексики. Это сейчас плюнь на Манхэттене и попадешь в русскоговорящего, а в 1987-м в его восточной части в районе 50-х улиц русская речь была редкостью. Конечно, я сразу узнал Пашу Маргулеса и Володю Флейшгаккера, которые, как оказалось, направлялись в бридж-клуб "Beverly"».
Потом в клубы Манхэттена Володя ходил играть уже в основном со Славой Деминым вплоть до 1992 года. А в 92-м Слава покинул Нью-Йорк на четыре с лишним года.
В конце 92-го я появился в Нью-Йорке. За год до этого я жил в Кембридже, около Бостона. Искал работу. И там ходил иногда играть в студенческие клубы MIT или Harvard. Почему-то там всегда происходили какие-то смешные истории.
Как-то я пришел в клуб и попросил директора познакомить меня с тем, кто тоже пришел один. Директор познакомил меня с молодым человеком, который играл в бридж всего два года. Мы начали играть. Все шло неплохо для нас. Нам немного везло. Хотя бы тем, что мне часто приходилось разыгрывать.
За столами у меня, конечно, были проблемы с общением. Я тогда жил в стране всего несколько месяцев и плохо понимал, что мне говорят, а наши противники, скорее всего, плохо понимали меня. Но почти за каждым столом, куда мы приходили с моим партнером, мне обязательно кто-то говорил, что у меня замечательный английский (что, естественно, означало, что английский у меня был ужасный, потому что если бы у меня был хороший английский, то мне бы об этом никто ничего не говорил).
Когда турнир закончился и результаты были подсчитаны, оказалось, что мы заняли первое место, набрав при этом восемьдесят четыре процента очков. Это был абсолютный рекорд клуба за все время его существования. И мне кто-то сказал: жалко, мол, что вы не дотянули до 85 процентов. Оказалось, что у них есть призовой фонд – 25 долларов – но эта премия будет дана тому, кто наберет 85 процентов очков.
Все поздравляли моего партнера. А когда узнавали, что он играл со мной, поздравляли его еще сильнее. Поскольку никто не мог представить себе, что я, обладая таким отвратительным английским, мог что-то соображать в бридже.
Ко мне подошел директор и спросил, понравилось ли мне играть с моим партнером. Я кое-как его понял и кое-как ответил, что понравилось. И директор сказал, что он не обещает, что каждый раз он сможет давать мне такого сильного партнера, но если я буду приходить регулярно, то смогу найти себе какого-нибудь игрока, который будет соответствовать мне по силе. И в заключение директор сказал, что у меня очень хороший английский.
Примерно в таком же ключе были и мои другие посещения этих клубов. И я стал ходить туда реже. А в ноябре 1992 года я нашел работу в Нью-Джерси. Помог мне в этом Гена Иоффе – сын московского бриджиста Руда Иоффе. Сначала Гена устроил мне контракт на проект в компании, где он работал тогда. А потом организовал так, чтобы меня взяли туда на постоянную работу. Так что моя судьба в Америке могла бы сложиться не так удачно, если бы я не играл в бридж.
* * *
В России я какое-то время работал в цветной металлургии. И я взял Гену Иоффе на работу в свою математическую лабораторию. Сделал я это по просьбе Руда Иоффе, поскольку у Гены с распределением на работу не все шло гладко. Примерно в это же время, но чуть позже, в порядке распределения ко мне пришел еще один молодой человек, Илья Богуславский. Как-то так получилось, что в процессе интервью со мной не я экзаменовал его, а он фактически экзаменовал меня. Около двух часов он давал мне всякие олимпиадные задачи по математике. И когда я справился с ними со всеми, он объявил мне, что пойдет ко мне работать.
Мы работали вместе несколько лет. Гена и Илья часто сидели у меня в офисе (по-тогдашнему – в кабинете) и мы вели всякие разговоры. Но о чем бы мы ни говорили, все сводилось к одному и тому же – к вопросу об отъезде в Америку. Инициатором здесь был Илья. Он был настроен особенно решительно. Помню два таких разговора.
Как-то мы сидели в расширенной компании (ко мне могли еще зайти молодые ребята из других лабораторий, но с такими же настроениями, как у Гены и Ильи; часто они приносили мне самиздатовскую или какую-то другую нелегальную литературу). И речь в разговоре тогда зашла о том, имеет или не имеет смысл ехать в поездку за рубеж на короткое время. И кто-то сказал, что ехать на несколько дней совсем нет никакого смысла. На что Илья заметил, что хотел бы поехать в Америку даже на 15 минут. И когда кто-то потребовал разъяснений, Илья сказал, что он думает, что за 15 минут смог бы найти полицейского, чтобы заявить ему, что он просит политического убежища.