На этот раз народ загудел как-то сдержанно. Никто не ожидал от Агамемнона такой краткой, содержательной, а главное, обескураживающе пессимистичной речи.
А с какой стати нам идти умирать, спросил старый мудрый панда по имени Ли Сяолунь, потихоньку выбираясь на площадку перед костром. Это я к тому, что во всем должна быть некоторая рациональность, а здесь если она и есть, то я ее не улавливаю. Объясните мне и всем здесь присутствующим, зачем нам идти в этот зал, если победа невозможна? Хочу подчеркнуть, я не отметаю напрочь саму возможность такой постановки вопроса. Просто такая позиция, кроме понятного уважения, вызывает у меня и некоторое удивление. Пусть господин Агамемнон объяснит нам что посчитает нужным. Изъяснившись, как ему казалось, исчерпывающим образом, Ли Сяолунь поклонился, поблагодарил и исчез в толпе притихших животных. И никто не заметил, как, укутанный осенней тьмой и непогодой, стоял у полуразрушенной стены Парис. Затаив дыхание слушал он те слова, что до утра говорились на лесной сходке, без устали снимая все происходящее на старую кассетную японскую видеокамеру.
Инфантилизм и свобода
Ты понимаешь, я не могу туда не пойти, сказала Джанет, упрямо глядя на Патрокла своими огромными глазищами. Назови мне хотя бы одну причину, по которой ты должна туда идти, сказал Патрокл грустно. Он мой муж! Это первая причина! Это не причина, улыбнулся Патрокл, это повод. Не перебивай! Джанет повысила голос, чувствуя, что не права. Однако ее уже понесло, и остановиться она была уже не в состоянии. Ты, мой мальчик, мой юный мечтатель, страшно далек от реальной жизни! Джанет смотрела в лицо ему упрямо и зло. Но когда ты станешь мужчиной, то есть если ты когда-нибудь все-таки повзрослеешь, ты поймешь, что жизнь диктует свои законы! Да, мой милый, законы! И их нужно соблюдать! Если ты, конечно, желаешь в этой жизни преуспеть, а не мести, извини меня, университетский двор до скончания века!
Дался тебе этот университетский двор, устало сказал Патрокл, я могу, например, попроситься на уборку твоего факультета. И тогда мы с тобой будем видеться гораздо чаще, чем теперь.
В самом деле, Джанет, в самом деле, представляешь, как будет славно, если я стану убираться в твоем кабинете? Чистить щеткой твое кресло, мыть пол, по которому ты ступаешь, протирать пыль, которая неизбежно скапливается, как знак неумолимо проходящего времени. Буду старательно поливать цветы, которые стоят в твоем кабинете. Раз, гераньку, два, гераньку поливаю спозаранку! Оставлять в пространстве маленькие, ненавязчивые следы своего присутствия. Например, три-четыре стихотворные строфы каждое утро тут, два-три сонета там. Ежедневно в твоем ежедневнике. Мон анж, Джанет, пур ту авек мон амур. В наших отношениях появится что-то такое неуловимое, что не часто встречается нынешним женщинам на их жизненном пути! Представь, твой трубадур, твой вагант и девственник всегда здесь, всегда с тобой! И когда ты заходишь ранним утром в свой кабинет, там встречает тебя идеальный порядок. Там “Фауст”, лежащий на столе с закладкой на одной и той же странице, запах цветов и свежести, какая случается только после тщательного удаления пыли со всех горизонтальных поверхностей. Там ждет тебя сама юность в венке из желаний и восторгов!
И чем дольше я работаю уборщиком твоего кабинета, тем все более и более счастливой чувствуешь ты себя, тем теснее и явственней тебя окружает атмосфера тайны и красоты!
Представь, ты идешь на работу, раннее утро. Тебя ждут твои студенты, аспиранты, коллеги по кафедре. С нетерпением ожидают твоего взгляда невидимые обычному смертному Мольер и Расин, Бэда Достопочтенный и Фома Аквинат, Пруст и Рильке, Овидий и Робеспьер. Да, как это ни странно, но и Максимилиан Франсуа Мари Исидор де Робеспьер непременно дожидается тебя там! А кого же ему еще дожидаться в этом городе? Не бездарных же преподавателей истории, которые не обладают и сотой долей твоего умения живописать нравы и особенности той или иной исторической эпохи?! Нет, ни в коем случае не их! Позор им, только отбывающим свои лекции в скучной и отвратительной тоске, которая порождена их ненавистью к своей работе. О, как много и как усердно мужчины ненавидят свое призвание! О, как это закономерно и ужасно! Не будет свободным общество, в котором мужчина должен зарабатывать деньги, продавая себя то там, то здесь! Мужчина, продающий свой труд, несчастен и бездарен, как живой труп, как менеджер, как пустота.