О эта формула любви! О, это счастье слабейшего быть притянутым силой сильного! О как я молюсь на тебя, квадрат расстояния, увеличивающего эту любовь!
Фриц плакал крупными светлыми слезами и время от времени неловко пытался своими короткими крысиными лапами утереть их, но у него получалось вытирать слезы только тогда, когда они уже докатывались до самого подбородка.
Император стал трудно различим в наступающих сумерках молодого декабря. За огромными окнами мела поземка, светлая мелкая крупка летела с небес и устилала собой великий город. Апартаменты Императора крыс плыли в декабрьской метели, и им, Джанет, Щелкунчику и Фрицу, было сейчас уютно, хотя и немного одиноко, в этой огромной кровати под балдахином. Они напоминали себе детей, заброшенных чьей-то невидимой рукой в самый центр ужасных и безумных событий.
Отец был самым важным и самым нужным человеком в моей жизни, повторил Фриц и уткнулся лицом в подушку.
А мама, ты не любил нашу мать? А что мать, Джанет, что мать? Мама была доброй и уставшей женщиной, которая считала, что самое главное внимание должно уделяться девочкам, потому, мол, что они гораздо беззащитнее, доверчивее и открытее, чем мальчишки! Но это же ложь, Джанет! О, какая это страшная ложь! Я думаю, что ее придумали женщины специально для того, чтобы угробить несчастное человечество! И попомните мои слова, друзья, они его угробят!
Ну, ты не прав, Фриц! Мама тоже тебя любила, и я помню, как она переживала, когда ты надолго попал в больницу! Да, конечно! Кстати, о больнице. Это очень важно. Это вам все объяснит! Я очень хорошо помню, как холодной зимой семьдесят восьмого года лежал в больничной палате и плакал вот такими слезами оттого, что ко мне никто не приходил из моих родных!
Отчего-то в один бокс со мной положили молодую даму с грудным ребенком. Ребенок был вот такой, сантиметров двадцать буквально. Страшный, жуть! Морщинистый, красный! Кошмар! Но я понимал, что нужно этого младенца хвалить, если только я хочу нормальных отношений с этой женщиной. А нормальные отношения с ней были важны именно в силу того, что ей приносили разные передачи и угощения, которые она почти все скармливала мне. А мне же никто, ни одна зараза ничего не приносила! А мне хотелось! Мне хотелось, мне всегда хотелось сладкого! Но главное все-таки заключалось в том, что мне нужно было какое-то общение. Я был одинок, да, братцы, я был так одинок, как никогда больше не был одинок в своей жизни! Я хотел участия, заботы, любви!
По-моему, мы с сестрами в это время тоже заболели, неуверенно сказала Джанет, хотя это давно было, и я точно не помню. Видно, поэтому мать не могла к тебе приезжать. А отец, как всегда, был на полигонах…
Ладно, заболели — так заболели, пусть рассказывает дальше, забавная история. Щелкунчик обернулся к Фрицу, так и что, ты научился хвалить этого грудничка? Да, признался Фриц, я хвалил! А за что хвалить-то младенца, мне тогда было непонятно. Как, впрочем, и сейчас. Поэтому я придумывал, за что его хвалить. Его мать очень веселилась при этом. Да и как ей было не веселиться, если я хвалил его примерно такими словами. То есть такими словами, которые считал самыми лучшими, значительными, самыми, если угодно, торжественными.
Фриц задумался, потом скорчил умилительную мордочку и произнес тоненьким голоском, какой же ты все-таки коммунист, какой же ты летчик, какой же ты металлург, какой же ты сталевар, какой же ты колхозник, какой же ты Риббентроп, какой же душистый горошек! Обожди, вскричал Щелкунчик, смеясь, откуда вдруг возник Риббентроп? А черт его знает, сказал Фриц, усмехаясь, черт его знает, в самом деле! Но откуда-то же возник?! А, я даже знаю откуда! Это, вероятно, мне “Семнадцать мгновений весны” подгадили! Оттуда я взял Риббентропа, это точно! Потому что больше неоткуда. Говорю, Риббентроп ты мой хорошенький, а мать его смеется-заливается! И поощряет меня! А знаете, как она поощряла меня? Ну, подумайте немного, догадайтесь сами! Это же так естественно — то, что она делала! Нет-нет, зубастик, нет, ты развращен, мой друг, все-таки до крайности! Нет, тысячу раз нет! Ничего такого не было. Да и мал я был слишком для такого рода экспериментов. Нам, запертым внутри этого бокса, было не до секса.