– В чем же эта тайна?
Кузьма Кузьмич глядел с веселым прищуром, и поразительно было, как он вдруг зажегся.
– Хотя бы в том, сынок, как тебя мутит. Ты над стариком посмеиваешься, а все равно спрашиваешь, интересуешься. Червь сомнения тебя точит. Выходит, не совсем пропащий. Даст Бог, и спасешься. Не до конца душу продал. Вот она и тайна. Дьявол тебя полонил, искорежил, а ты все одним глазком в поднебесье тянешься. Как же не тайна, еще какая тайна! Все у тебя, допустим, имеется: деньги, почет, красавицы писаные с простреленной грудью, а покоя нету. Почему? Я тебе ответа не дам, ты сам его найди.
Попозже Губин вышел из дома, чтобы подогнать машину поближе к крыльцу. И сразу оторопел от могильной сладкой тишины. Деревеньку не видно: ни в одном окошке ни огонька, зато звездное небо и иссиня-сумеречное земное пространство надвинулись тяжелым, черным столбом. Словно в ухо дохнул незримый великан.
Губин почуял, как коленки подогнулись под грузом нежных великаньих лап. Еле-еле добрел до машины, вскарабкался на сиденье и включил движок. Но тут же и вырубил затрясшуюся жестянку. Куда ехать, зачем? – все глупо, нелепо, тошно. Перебрался на заднее сиденье, кое-как, скорчась, улегся – и уснул. Спал недолго, показалось, не больше минуты, но отдохнул изрядно, из машины вылез бодрый, точно Иванушка из бочки с кипятком.
Старики при свечке беседовали на кухоньке, склонясь друг к дружке головами. Таисья Филипповна его окликнула:
– На полу тебе постелила, Миша. Ничего?
– Ничего, спасибо, – он прошлепал в закуток. Тут тоже теплился свечной огарок, и Таня, укрытая одеялом до кончика носа, сияла недреманными очами.
– Не обманул, любимый! Ложись рядышком, места хватит.
– Зачем я с тобой лягу, с калекой?
– У меня плечико раненое, все остальное цело.
– Головенка у тебя раненая, причем давно.
– Миша, обними меня – вместе уснем. Я так хочу, чтобы нам приснился общий сон. Вот увидишь, во сне будет лучше, чем наяву.
Ее слова, беспомощные, зыбкие, обволакивали, точно вата, и, не вполне сознавая, что делает, он послушно разделся, подвинул Таню к стенке и прилег, прикрыв ноги одеялом.
– От тебя дегтем воняет, как из конюшни.
Таня счастливо засмеялась:
– Бабушка мазью всю измазала. Хорошая мазь, крепкая, горькая, со змеиным ядом.
– Ты что же, ее лизала?
– Ага, попробовала. А сейчас тебя лизну. Покажу, какая я калека.
– Не дури, – попросил он, – а то уйду.
Они действительно вместе уснули, но общего сна не увидели.
Глава 20
В понедельник вечером Настя не вернулась домой.
За разъяснениями Алеша обратился к Вдовкину, но тот ничего не знал.
– Она тебе ничего не сказала? – не поверил Алеша.
Вдовкин был хотя и трезв, но как раз собирался опохмелиться после дневного отдыха. Он сидел на кухне возле любимого холодильника и уже потянулся было к дверце.
– Почему она должна передо мной отчитываться?
– Вы же друзья. А я ей кто?
Вдовкин все же достал из холодильника бутылку пива, откупорил консервным ножом, налил стаканчик и выпил, прикрыв глаза как бы в изнеможении. Ему было неуютно от тяжелого, пристального Алешиного взгляда.
– Чего гадать, – сказал он. – Надо искать. Который сейчас час?
– Половина двенадцатого… Женя, если хитришь… – Договаривать Алеша не стал. Вскоре явился парень, который днем сопровождал Настю. Это был крепкий смышленый человек лет тридцати, один из лучших губинских боевиков – Мика Золотарев. Алеша беседовал с ним в присутствии Вдовкина.
– Ну-ка, Мика, повтори еще раз, как ее потерял?
Дело было так. Из дома Настя поехала на кафедру, где пробыла минут сорок. Потом завернула в благотворительный комитет и там пообедала. Мика Золотарев, как положено, вел наружное наблюдение, не выходя из машины. Настя путешествовала по городу в своем двухместном "фольксвагене". Из комитета отправилась в Центр и припарковалась на Петровке, в очень неудобном месте. Мика на своем "жигуленке" приткнулся сзади. Настя подошла к нему и попросила зажигалку.
– Зачем ей зажигалка? – перебил Алеша. – Она же не курит.
– Этого не знаю, шеф, – улыбнулся Мика смущенно.
Настя сказала, что заглянет в Пассаж ненадолго.
Спустя ровно час Мика, следуя инструкции, вызвал подкрепление, и вдвоем с Костей Шмаровым они прочесали магазин сверху донизу, на что ушло довольно много времени. Затем он попытался связаться с Губиным, но это ему не удалось.
– Тогда позвонил вам, Алексей Петрович…
– Заметил что-нибудь подозрительное?
– Ничего.
Вдовкин уже перешел с пива на водку, настругав на закуску мороженой семги. Предложил выпить за компанию и Мике с Алешей.
– Конечно, выпей, – благодушно заметил Алеша охраннику. – Когда еще придется. Если за сутки Настя не отыщется, я тебя, приятель, собственноручно пристрелю.
Мика побледнел, но стакан принял с благодарностью. Выпив, попросил разрешения удалиться.
– Землю носом рой, – напутствовал его Алеша.
– Найдем, шеф, не сомневайтесь. Женщина не иголка.
Когда он ушел, Алеша пожаловался Вдовкину:
– Платишь им, а толку чуть. Потому что совести нету ни у кого. Ты как считаешь?
– Выпей, не сходи с ума.
С полчаса Алеша разыскивал Губина, но тщетно. Тот как в воду канул. Вдруг в одну минуту мир опустел.
– Женя, она правда ничего не говорила?
Вдовкин выпил уже почти бутылку. Глубокомысленно объявил:
– Надобно обзвонить больницы. Или заявить в милицию.
Михайлов набрал номер Башлыкова:
– Настя куда-то пропала. Не знаешь, где она?
Башлыков ответил после долгой паузы:
– Такое – первый раз?
– Да.
Оба думали об одном и том же. У Благовестова разведка налажена не хуже, чем в КГБ. Нанести превентивный удар в самый неожиданный момент – это его почерк.
Башлыков прогудел в трубку:
– Если это Елизар, то должны на тебя выйти, выставить какие-то условия.
– Пока маринуют.
– Ночью или утром позвонят. Жди. Я отработаю сыскные варианты.
– Будь добр, Гриша!
– Губин чем занят?
– Губин тоже исчез.
– Как исчез?
– Друзья всегда исчезают, когда нужны. Прячутся в норе и оттуда подглядывают.
– Жди, – повторил Башлыков. – Преждевременно не паникуй.
– Если до завтра не прояснится, копнем Елизара.
Опять Башлыков молчал дольше, чем позволяли приличия.
– Остынь немного, Алеша. Здесь горячку пороть нельзя. Ты же понимаешь.
Алеша посмотрел на трубку, встретился взглядом с растерянным Вдовкиным.
– Башлыков?
– Да.
– Завтра сыграем Елизару отходняк.
– Хорошо. Завтра так завтра.
Больше звонить было некуда, и Алеша выпил водки.
– Женя, чего тебя давно хочу спросить. Ты насовсем к нам переселился? Или у тебя есть своя квартира?
– Хочешь, чтобы я ушел?
– Ни в коем случае. Я к тебе привык. И Настя к тебе привыкла. Это я так, к слову.
– Настя найдется. Ей-Богу, найдется. Я чувствую.
– Ты прав. Куда ей деться в Москве. Это же не джунгли какие-нибудь. Ну что, пойдем спать?
– Может, покушаешь чего?
– Это ты ешь. Вон отощал совсем. Все же надо тебе потихоньку завязывать с пьянкой.
– В одном стакане водки столько же калорий, как в килограмме мяса, – сказал Вдовкин.
– Ну-ну…
В спальне ее тоже не было, хотя Алеша заглянул во все углы. Но когда разделся, откинул одеяло, увидел около подушки лист бумаги, исписанный каллиграфическим почерком. В письме было написано вот что: "Дорогой мой! Мы обо многом переговорили с тобой за эти три года, но иногда мне кажется, ты ни разу меня не выслушал. Нет заповеди, которую ты не нарушал бы ежедневно, и нет числа молитвам, которые я возносила Спасителю, умоляя наставить бедного грешника на путь истинный. Увы, Господь не внял моим просьбам.
Значит, так надо. Значит, Зверь, овладевший твоим естеством, слишком силен и еще не насытился; а тот истинный "ты", которого знаю только я, по-прежнему смиренно ждет своего часа. Этот час, я верю, рано или поздно наступит, но в светлый миг перевоплощения меня уже не будет рядом. Излишне говорить, как я люблю тебя, ты сам прекрасно знаешь. И сейчас, когда пишу эти строки, плачу от любви и жалости к тебе, единственный мой! Как безмерно одинок ты в этом мире и за чьи прошлые грехи должен нести крест, даже не осознаваемый тобою? Но я ушла, мой милый! Оказывается, есть долг превыше долга земной любви, и я его исполню. Не ищи меня, Алеша. Я не бросила тебя, не изменила, я всегда с тобой и вернусь к тебе в положенный срок. Не говорю – прощай! До свидания, родной мой! Твоя Настя".