— Невозможно не согласиться.
— А что касается москвичей, то… — Водитель перешел на доверительный тон, сморщив лицо как от лимона: — Вы верно подметили: не люблю я их! Мало того, всегда подозреваю эту категорию людей в неискренности и вероломстве, то есть в источнике потенциальной опасности.
— Вот как! — Пожалуй, с самой службы в армии мне не приходилось сталкиваться с подобным максимализмом, тем более что решительные суждения исходили из уст убеленного сединами человека. — Очень сурово. Но ведь для подобного обобщения, в нашем с вами возрасте, нужны веские основания? Например, что значит — «категория людей»?
Судя по затянувшейся паузе и глубокомысленности, которой, к моему удовольствию, озарялось лицо водителя, теряя угрюмость и приобретая несколько озабоченные черты, мой собеседник перестраивался с категоричного лада на дискуссионный. И уже первая фраза уверила меня в том, что далее последует разговор двух уважающих друг друга инженеров:
— Если руководствоваться презумпцией невиновности, то я, наверное, не прав. Другой вопрос: нужны ли мне, как личности, в конкретном случае юридические подходы? Отвечаю: нет. Ведь мы не на суде, и я не обвинитель. Я не призываю со мной соглашаться. Мои ощущения касаются только меня. И что об этом думают юристы — мне на это, извините, наплевать. Не люблю — и все тут!
— И все-таки, чем москвичи вам насолили?
— Рассказывать можно очень много, дороги не хватит. Особенно, если обобщать опыт всех моих сотрудников, друзей и так далее. Но я просто про сугубо личные отношения расскажу, идет?
— Сделайте одолжение!
— Ну, вот, например, случай, который потряс, буквально ранил… Удар пустяковый, а рана глубокая. Ехал я как-то вот так же, дочку встречать. Она у меня, кстати, тоже инженер на нашем комбинате, сбытом продукции занимается, часто в командировках. До Москвы километров полста оставалось. А погода мерзкая, можете представить: ранняя весна, облачно, серо, дождик накрапывает, ветерок пронизывающий… И вот голосует какой-то парень, с дипломатом. Я без настроения, не хотел останавливать. А мимо проезжаю, глянул в окно, жалко стало: скрюченный, лицо — чуть не плачет. Тормознул, даже задним ходом сдал: садись, говорю. Он шмыг на заднее сиденье. Нельзя ли, говорит, побыстрее? — а сам зубами щелкает. Я ему: и так, мол, быстро еду, а что случилось? Он мне: я, говорит, актер с такого-то театра, название забыл; на спектакль опаздываю. Премьера, «Анна Каренина», играю Вронского, дублера нет. Собрался весь бомонд, в правительственные ложи приглашены соответствующие персоны. И все в таком духе. Ну, я, конечно, притопил — пару раз чуть не перевернулся, честно. А как же! Рядом, понимаешь, Вронский сидит, к Анне Карениной опаздывает, бомонд, богема и прочее. Ответственность! Еду, а этот самый Вронский оклемался, соловьем заливается, рассказывает про своих знакомых-актеров. Народных артистов «толиками», «сашами», «зойками» называет. Развалился на сиденье, сигару вонючую курит, такую смоляную завесу устроил, что мне его в зеркало и не видно. Ну, ладно, доехали до Москвы, я его даже до метро довез, денег за дорогу не спросил, — совестно было с Вронским о такой мелочи толковать, сами понимаете. Он же, как ни в чем не бывало: спасибо, выскочил и был таков…
Водитель закурил сигарету, хотя только минуту назад отправил за борт окурок. В клубах нового дыма, прицокивая языком, несколько раз дернул головой, как бы снова и снова разжигая в себе прошлое критическое изумление. Пробормотав: «Ну, дурак он и есть дурак!» — громко продолжил:
— Дочку я встретил, двинули обратно, на Липецк, домой. А у дочки моей, надо сказать, выработалась привычка: садится на заднее сиденье, а там у меня всегда для нее термос с мятным чаем и пакетик с ее любимыми липецкими сырками; я их тоже люблю. Можно сказать, условный рефлекс: с самолета в папину машину — домом запахло, сырок съела — совсем дома, как она говорит. Ну, дите оно и есть дите! Так вот, как обычно, тронулись от аэропорта. Она щебечет, рассказывает, где была, что видела. Чуть позже спрашивает: папа, во-первых, что-то я сырков здесь не нахожу, а во-вторых, ты, что — кубинские сигары начал курить? Я смеюсь: да нет, дочь, это граф, Лешка Вронский, надымил, а сырки там же, на сиденье, смотри лучше, где же им быть! Может, под ноги завалились. Настроение, прямо скажу, отличное. Вы меня понимаете: дочку-умницу встретил, душа радуется!.. Да и распогодилось! А она мне опять: все хорошо, папа, но где все-таки?..