Здесь водитель выразительно глянул на меня:
— Думаю, дальше рассказывать излишне, финал этой фарс-трагедии ясен, фанфары! Как я уже говорил: удар — пустяк, а рана глубока. С тех пор практически не беру попутчиков. Понимаю, что, возможно, неплохой человек голосует, но ничего с собой поделать не могу, проезжаю мимо. Вот так, благодаря одному «вронскому» сколько людей ни за что страдают. — Он неожиданно рассмеялся, забросив голову назад, немного испугав меня таким резким переходом: — А что положительного, то стал после этого в центральных газетах почитывать рубрики о театральной жизни!.. Да! Умора! Теперь, при случае, могу фамилиями или терминами соответствующими козырнуть! — Давясь от смеха, голосом диктора он возвестил: — «На подмостках „Мариинки“ — премьера!», «Спектакль увидел рампу!..», «Микс из мелодрамы», «Прихотливая фабула»! — Затем резко перешел на фамильярный тон: — Как говорят мои друзья Алик Табаков, Кирюша Лавров и Машка Плисецкая!..
Я поддержал нервное веселье рассказчика ровно столько, сколько нужно было для его полного успокоения. Затем вновь попытался воззвать к разуму:
— Случай, конечно, неприятный. Но ведь такие истории, а то и похлеще, можно услышать не только вблизи Москвы, но и на Кавказе, и в Сибири, и на Дальнем Востоке. Вы меня извините, но мне кажется, это тот случай, когда принято говорить, что в семье не без урода. Все-таки большинство населения, в том числе и москвичи, — нормальные люди. Для меня это аксиома — доказательства излишни. Впрочем, можно, при желании, привести уйму положительных примеров.
— Правильно говорите, коллега, как в школьном учебнике. Умом понимаю, а вот сердце против. Ничего не могу с собой поделать. Сердцу не прикажешь! Анти-любовь, понимаете ли!
Надо сказать, что, имея свойство хладнокровно, как мне кажется, подмечать выпуклые, в том числе слабые, места чужих характеров, сам я зачастую подвержен эмоциональным срывам, которые иногда следуют за чьей-то бездоказательной уверенностью. Вот и сейчас я немного загорячился:
— Это, простите, походит на комплекс. Так можно и всех артистов невзлюбить! И Льва Толстого давайте сюда же! А ведь наверняка у вас есть какие-то родственники в Москве, на худой конец — хорошие знакомые. И что, все они?.. А вы не допускаете такого варианта, что когда-нибудь ваша дочь-умница получит предложение работать в Москве и станет москвичкой?.. И внуки тогда будут коренными москвичами.
— Как вы угадали? Нет, определенно, в вас сидит Шерлок Холмс. — Водитель успокоился, продолжил несколько устало: — Все верно. И что касается дочки, то к этому варианту все и идет, давно, кстати, в министерство приглашают. Жилищный вопрос решим — и вперед. Но я постараюсь, чтобы она и в Москве оставалась… Не провинциалкой, нет. Даже не знаю, как и сказать. Ну, чтобы она поняла, что Москва — это не столица, а просто уплотненная, до камня, провинция. Чтобы мании величия, и всего, что ей сопутствует, не было.
Ну вот, давно бы так, подумал я и стал осторожно вести свою линию дальше:
— Насчет уплотненной до камня провинции — это мне понравилось. А вот относительно перевоплощений… Вряд ли человек, который переезжает из периферии, как принято говорить, в столицу, может в одночасье измениться, стать черствым и заносчивым. Так же, как и не может мгновенно стать лучше, чем был.
Водитель подозрительно посмотрел на меня, одухотворенного своей речью:
— Простите, но я опять за свое: вы случайно каким-нибудь внештатным корреспондентом… Нет? В какой-нибудь заводской многотиражке? Нет? Ну, ладно, показалось. Так вот, дело в том, что ведь случай, который я упомянул, он же совсем недавний. А по содержанию, можно сказать, — просто живой анекдот, пустяк, тьфу на него! Сам по себе большого внимания не особенно достоин. Я как-то раз карточного кидалу за шиворот из машины вытряхивал, — вот то был случай, не чета этому! Но ведь семя-то упало на взрыхленную почву! Получается, Вронский — капля, переполнившая чашу. Ладно, уж если на то пошло, вот другой эпизод, более ранний. Я вас не утомил?
— Что в дороге может быть лучше беседы! — воскликнул я. — Разве что липецкие сырки! — Я попытался рискованно пошутить, и, судя по реакции водителя, шутка прошла успешно. Он, не спеша, принялся за новую историю:
— Лет через десять после армии довелось мне лететь в командировку в Магнитогорск. Только на инженерную должность меня поставили, после заочного института. О транспортной схеме сами только что говорили: откуда лететь? — из Москвы, из нее родимой! До этого, бог от Москвы оборонял: если куда ехать, то поездом, автобусом. А тут один вариант — аэропорт, срочно. А в Москве, правильно вы предположили, родственники есть. Знал, что есть, но контактов на тот момент никаких. Мать проведала, что будет у меня столичная оказия, и говорит: сынок, увидься, Христа ради, в Москве с Генкой, братом твоим троюродным, спроси хоть, как его мать последние годы доживала, больно мы с ней дружны в молодости были. И вам бы надо знаться. Гостинчик передай, то, се. Сентиментальная блажь, словом, могла бы и письмо написать. Ладно, согласился, какие ее радости на старости лет. Тем более, и сам не против был с Генкой повидаться, вместе детство воевали, в одном рабочем поселке. Достал я, через других дальних родственников, телефон этого Генки. Позвонил прямо из Липецка, перед отъездом. Узнал он меня, только, слышу, без особой радости разговаривает. Их же, москвичей, гости незваные, я понимаю, часто некстати донимают. Я парень понятливый. Мало ли что у человека сейчас, какие проблемы. Может, у него там теснота дома, неприятности, не до гостей. Я ему: Ген, проездом в Москве буду, завтра вечером; заскочить, извини, не могу, ты бы сам, что ли, подкатил в аэропорт, как раз после работы, я бы хоть на тебя посмотрел, гостинчик от тетки передал. То есть дал понять, что не собираюсь стеснять, ночевать ни в коем случае, но видеть бы его рад. Он, правда, немного повеселел, точнее, успокоился, по голосу. Ладно, говорит, подкачу. На следующее утро прибыл я на поезде в первопрестольную. Времени до отлета — море. Решил в ГУМ смотаться. Вышел с вокзала, спросил у москвички — средних лет москвичка; красота такая, я бы сказал, ледяная — спросил у этой гражданки, вежливо спросил: гражданка, тетенька, а где у вас тут поблизости метро? А метро-то, оказывается, буквально у меня под ногами, в подземный переход только нырни. Она так, высокомерно, уничижительно… Не сказала, а указала… Надменным эдаким, презрительным — не кивком даже, а взглядом! Взглядом указала мне мое место: вниз! Из земли, из грязи пришедший, — под землю вон! Вот так!..