— Но вам же позволяли встречаться с отцом? — спросил Чарли.
— Его ни разу не пустили в Москву. Но дважды я ездила в Париж повидаться с ним. Всегда одна, без мамы. Две очень короткие встречи под присмотром охранников.
— Да. В 1953 и в 1956 годах. Леман не мог вас похитить, потому что ваша мать оставалась в Москве. И она тогда еще была жива.
— Да.
— Вы всегда хотели уехать из СССР?
— О да! — почти закричала она. — О Боже, да! И моя мама мечтала об этом всю ее жизнь. Мы обе. А затем я встретила Якова… Я знала, что он тоже хочет эмигрировать.
— А он знает обо всем этом?
— Нет.
— Вы скрывали это от него?
Она потупила взгляд и опять закусила нижнюю губу.
— Но почему?
В ее ответе прозвучала невероятная боль.
— Он не должен был знать. Никто не должен был. Если я хотела опять увидеть отца, я должна была молчать.
Чарли немного помолчал, затем сказал:
— У Сталина было что-то, что удерживало вашего отца от крайних действий. И у вашего отца тоже что-то было.
— Что вам еще известно? — тихо спросила она.
— У Сталина были вы, а у вашего отца — какой-то очень важный документ. Ничья.
Она ничего не сказала.
— Теперь этот документ у вас, верно?
— Почему вы так решили?
— Ведь именно его передал вам мой отец, не так ли? Ваш отец был так заинтересован в том, чтобы вы получили этот документ, что пошел на то, чтобы подставить ради этого моего отца, разрушить его карьеру.
— Боже мой, я ничего об этом не знаю!
— Что это за документ? Я хочу, чтобы вы сказали мне, что это за документ!
— Я ничего не знаю, — вся в слезах повторила Соня.
— Но ведь это неправда! Ваш отец передал вам документ через моего отца, так?
Она отрицательно потрясла головой, слишком сильно и совершенно неубедительно.
Чарли кивнул. Теперь он знал.
— Сначала я думал, что это было так называемое завещание Ленина. Но это что-то другое, что-то гораздо более важное. Это должно быть какого-то рода доказательство давней попытки захвата власти в СССР. Имена, детали… Все это в случае обнародования сорвало бы новый путч, который готовится сейчас…
— Зачем вы мне все это говорите?
— Я разговаривал с тем человеком с Лубянки, — сказал Стоун. — С Дунаевым.
— Пожалуйста… Я знаю гораздо меньше, чем вы думаете. Этих гепеушников было так много. Может, все это и так… Но я не знаю…
Чарли, двигаясь взад-вперед по комнате, думал вслух:
— Итак, вот-вот должен произойти обмен… Верно? Как это будет происходить? И где?
— Я не могу…
— Скажите мне! Где будет происходить обмен? — Чарли смотрел в окно.
— Ну, пожалуйста, — прошептала Соня. — Я всегда хотела только одного — уехать самой и вывезти из этой страны Якова и его сыновей… И если вы сейчас вмешаетесь… О, это лишит меня последней надежды в жизни.
— Ваш отец сейчас в Москве, верно? — спросил Чарли, поворачиваясь к ней лицом. Все становилось на свои места. Он начал понимать.
— Я не…
— К сожалению, у вас нет выбора, — печально произнес Стоун, физически ощущая страшное горе бедной женщины. — Мне нужно, чтобы вы сказали мне, где я могу найти вашего отца. Сейчас же…
Вдруг Соня Кунецкая поднялась со стула, подошла к Чарли и обняла его.
— Нет, — взмолилась она. — Прошу, нет… Очень скоро вы все поймете. Только не вмешивайтесь сейчас.
Чарли прижал ее к своей груди, утешая. Он понимал, как она несчастна. И все же…
— Мне очень жаль, — проговорил он, — но у нас действительно нет выбора.
Мужчина средних лет с лицом настоящего алкоголика, шатаясь, поднимался по широкой мраморной лестнице. Он явно был пьян, из кармана его потрепанного голубого пальто торчало горлышко бутылки перцовки. Шел первый час ночи, Большая Пироговская улица была пустая и темная.
— О, — произнес он, войдя в здание и заметив вахтера, сидящего за столом с телефоном. Он был поглощен чтением журнала «За рулем».
— Что ты тут, черт побери, делаешь?! — завопил он, заметив пьяницу. — Убирайся отсюда, пока я не выкинул тебя!
Но тот проковылял через холл, подошел к столу и сказал:
— Привет от Васи.
— От Васи? — подозрительно переспросил вахтер.
— Слушай, у тебя что, задница вместо головы? Это что — не твой друг? Ты что, забыл Ваську Королева? Ваську-Бандита?