Вахтер немного успокоился.
— Ну, и чего тебе надо? — все же немного враждебно спросил он.
— Вася посоветовал мне поговорить с тобой. Меня уволили. Сегодня. Дали мне коленом под зад и вышвырнули меня с этой паршивой фабрики. Васька сказал, что ты мог бы помочь мне получить здесь место уборщика. — Пьяный неуклюже опустился на стул рядом с вахтером. — Посижу немного, ладно?
— Слушай, — передернул плечами старик, — какого черта… — И тут он заметил в кармане непрошеного гостя бутылку. — Сдается мне, что у тебя там еще почти пол-литра, дружище.
Пьяница окинул быстрым взглядом пустой холл, посмотрел на пустынную улицу. Похоже было, он боялся, что кто-то может прийти. Затем он вытянул бутылку из кармана и поставил ее на стол перед вахтером. Слабо звякнул телефонный аппарат. Затем он протянул руку и представился.
— Меня зовут Женя.
Вахтер, заметно повеселевший при виде водки, сердечно потряс гостю руку.
— Вадим. Где ты, черт побери, раздобыл такое счастье?
— Перцовку, что ли? — Пьяный ухмыльнулся и сказал, будто разглашая страшную тайну: — Моя двоюродная сестра Люда работает в «Березке». — Он откупорил бутылку. — Слушай, угощайся. Только у меня стакана нет.
Вадим поднес бутылку к губам, сделал большой глоток и поставил перед Женей.
Тот опять ухмыльнулся.
— Если я еще хоть чуть-чуть волью в себя, — он похлопал по своему толстому животу, — то я заблюю весь этот прекрасный пол. Но ты угощайся. Я минут через десять присоединюсь.
Вахтер опять сделал большой глоток, рыгнул.
— Так как, ты говоришь, ты познакомился с Васькой?
Яков Крамер вернулся домой пять минут назад. Теперь он сидел совершенно ошарашенный, не в силах поверить в то, что́ только что услышал. Это выворачивало всю его жизнь наизнанку, абсолютно меняло смысл последних пятнадцати лет его существования. Он не знал, как ответить, как реагировать… Он даже не знал, как начать понимать все это. Потрясение сменилось злостью, злость — печалью и жалостью.
— Бедняжка ты моя, — он обнял Соню за плечи.
— Нет, — сказала она, — не жалей меня, просто прими мои извинения.
— Не говори так, — ответил Яков. — В этой жизни все происходит по причинам, которых нам не понять.
Он чувствовал на своей шее ее теплое дыхание, ощущал, как слезы Сони текут по его щекам. И он знал, что все они попали в страшную беду, и им угрожает смертельная опасность.
В посольстве США в Москве все отлично знали, что здание прослушивается. Служащие посольства никогда не позволяли себе мало-мальски серьезных разговоров в помещении, за исключением кабинета посла и «пузыря», которые постоянно проверялись на предмет электронных подслушивающих устройств. В других комнатах стены были просто испещрены различными микрофонами и передатчиками, некоторые были даже вделаны в кладку. Прослушивание велось из дома через дорогу, где постоянно находились сотрудники КГБ.
Но никто, даже в ЦРУ, не знал, что «пузырь» тоже прослушивается.
Хотя это помещение тоже постоянно проверялось и «выметалось», даже самая тщательная проверка не могла обнаружить особого типа «жучков», которые не издавали никаких звуковых сигналов, хотя и передавали разговоры, которые велись в «пузыре». В середине 1988 года, несмотря на недавний скандал, когда несколько офицеров морской пехоты провели в секретное помещение посольства США в Москве женщин — служащих КГБ, в «пузыре» удалось установить приборы. Несколько сверхчувствительных передатчиков были вставлены в ножки и под столешницей единственного в комнате стола для заседаний.
Таким образом, весь разговор Парадизо с Шарлоттой и Стоуном был перехвачен и записан на магнитофон кагебешником, сидящим в квартире через улицу Чайковского.
Служащий, записавший эту беседу, еще раньше получил приказ от своего начальника, главы Второго главного управления КГБ Петра Шаламова: все записи передавать прямо ему.
Спустя два часа документ, отпечатанный в трех экземплярах, был доставлен со станции прослушивания, расположенной через дорогу от посольства США, в штаб-квартиру Второго главного управления КГБ: пятиэтажное здание без всяких опознавательных табличек менее чем в километре от посольства. А затем — прямо на Лубянку, где Шаламов собственноручно предъявил запись Андрею Павличенко.
Председатель КГБ даже не прочел документ до конца. Он никак не выразил своих эмоций, только отрывисто сказал:
— Немедленно найти Стоуна.