Но вариант с Карпенко сразу отпадает. Ментосканирование и наркотики к нему не применишь — человека в таком возрасте это убьет. Потому «охранка» и передала Старика Трибуналу — вытрясти из него что-то ценное уже не надеялись.
А вот моих ментограмм вполне хватает…
Я не верю в доброту цээрушников.
Почему бы им меня не выпотрошить? Отследить клиента и выйти на лабораторию…
Нет. Слишком рискованно.
В течение трех лет президентства Гусакова физикам удавалось прятать «Стилет». Они осторожные. Почуяв опасность, могут уничтожить и прибор, и всю документацию.
Алану надо, чтоб они ничего не заподозрили. Чтобы сами были целыми и невредимыми.
Логика железная.
Но кое-что нелогично. Зачем было устраивать операцию против Подполья? Лишний риск, лишняя вероятность спугнуть физиков… Всего пять дней выждать — и бери нас тёпленькими. Вместе с лабораторией.
Единственное объяснение — наши назначили Главную Акцию на ближайшее время. Без всяких нуль-генераторов, обычными средствами. И у кого-то из СОКовского начальства не выдержали нервы.
Американцы исправляют ошибки тульских подельников? Да, без меня им никак не обойтись…
И Алан не сомневается в успехе. Это читалось в его глазах. Это кольнуло меня в конце разговора.
В такой ситуации люди цепляются даже за призрачную надежду… Он знал, что по-другому не будет. Он уже написал для меня роль в своей пьесе.
Типично американская слабость. Самоуверенность.
Я улыбнулась, представив, какое у него будет лицо. Нет, Алан, выход у меня есть… И не тот, который ты заботливо для меня приготовил.
Я — спокойна. Нет уже ни страха, ни отчаяния — все перегорело. Лишь пустота… Чёрная пустота внутри.
Не думала, что буду так спокойна…
Они прощупали, просветили на специальных стендах каждый клочок моей одежды и обуви. Обыскали каждый миллиметр моего тела. Забрали ремень, вытащили шнурки из кроссовок. Даже сделали укол — кажется, вакцина против чего-то. Они очень беспокоятся о моем здоровье. Стекло в камере — бронированное. Нары прочные, намертво привинченные к полу. И за мной постоянно следят через видеоглазок.
Но все, что нужно — смочить слюной и отковырнуть кончик ногтя. На правом безымянном пальце. Фальшивый ноготь, поверх настоящего. Пластинка очень тонкого, упругого биопластика с очень острым краем.
Им можно разрезать веревку, которой тебя связали. А можно перерезать вены. Лежа на боку, отвернувшись от видеокамеры. Кровь будет стекать, впитываясь в куртку и тюфяк. Её вытечет много, очень много… Прежде чем они спохватятся…
Я не подведу тебя, Старик.
Вот и пришли. Как быстро…
Когда распахнулась дверь камеры и яркий свет из коридора проник внутрь, сначала показалось, будто в углу комок тряпья. Но комок чуть шевельнулся, и я сообразила, что это человек.
— Пошла! — толкнул в спину надзиратель. Лязгнул замок. Я спрыгнула со ступенек и замерла. Человек больше не двигался.
Тогда я подошла ближе и склонилась над ним. Как раз в этот момент тусклая лампочка под потолком вспыхнула ярче. И я увидела, что на незнакомце живого места нет: через прорехи в изодранной одежде — страшные открытые раны, ожоги…
Этого несчастного бросили сюда, чтобы сделать меня посговорчивей.
Я прикусила губу в бессильной ненависти. Вряд ли сам Фатеев такой инициативный. Небось прямое указание вежливого американского шефа. Подонки!
Что я могу сделать для этого бедняги? Ничего. И целую ночь он будет корчиться в агонии рядом со мной. Назидательный урок для девчонки.
— Вы… Вы слышите меня? — тихонько спросила, ещё ниже склоняясь над незнакомцем. И вдруг показалось: он улыбнулся. А потом поняла — не показалось. Я испуганно отпрянула.
Они посадили ко мне сумасшедшего.
Незнакомец повернул голову. Обнаружилось, что взгляд, направленный на меня, вполне осмыслен.
— Здравствуй.
— Привет, — машинально отозвалась я. Как будто мы не в камере, а на лавочке, в парке. Чуть было не спросила: «Как себя чувствуешь?» И мелькнула мысль — а если все эти раны — сплошная бутафория? И незнакомец — обычная «наседка» Фатеева?
— Не надо бояться, — прошептал он.
Нет, на «наседку» не похож. Какой странный взгляд…
— Тебе больно? — не выдержала я.
— Да, — чуть кивнул, — сломанная рука… Пара ребер… Ожоги, резаные раны… Внутренние повреждения…
Голос был спокойный.
Я взглянула на его запекшиеся, треснутые губы:
— Принести воды?
— Спасибо… Не повредит.
Никакой посуды, естественно, не было. Стащила с себя куртку и подставила под струю. Торопливо донесла до раненого. Он успел сделать несколько глотков, прежде чем вода просочилась на пол.