Я снова попыталась встать — в этот раз удалось. Качаясь, сделала шаг:
— Надо наложить жгут…
Договорить не успела.
Михалыч два раза выстрелил в охранника из моего пистолета. В шею, повыше стоячего воротника бронежилета. Потом аккуратно вложил «керамик» в руку мёртвого Алана. А рукоятку «стечкина» сунул в холодеющие пальцы охранника.
Пол медленно качнулся подо мной, выскальзывая из-под ног. Я отступила и прислонилась к стене.
Старик поднял на меня глаза:
— Извини, Таня, так надо…
Я завороженно смотрела, как красное пятно расползается, подбираясь к носкам моих туфель. О чем говорил Алан? Спецоперация?
Неужели американец выболтал правду? В тот единственный раз, когда у меня хватило сил ему не поверить…
— Таня… — Взгляд у Михалыча странный, просительный.
Понимаю, свидетелей не должно остаться… Даже под ментосканированием никто не должен рассказать правды. Из-под расстегнутой куртки Старика выглядывает кобура. Что там у него? «Керамик» Федора?
Куда будет стрелять в голову или в грудь? Я ведь без «брони»…
Он идет ко мне, и я не пытаюсь отступать. Всё равно убежать нету сил. Да и не выпустит меня тот, кто сидит на пульте админа.
— Не бойся…
Нет, Михалыч, смерти я уже не боюсь… Смерть — не самое страшное.
Он подходит ближе… Зачем так близко? Стрелять надо от тела Федора, из его пистолета, тогда баллистическая экспертиза все подтвердит…
Старик делает последний шаг…
Он не выстрелил. Он обнял меня и прошептал:
— Ты поймёшь, Таня. Обязательно поймёшь.
Его пальцы быстро коснулись моей шеи, и в глазах потемнело…
Михалыч… Лучше бы ты бросил меня подыхать в Курске…
Нет, я не потеряла сознания. Словно через толщу воды, до меня доходили звуки голосов… Я чувствовала, что лежу на полу. Что-то тёплое коснулось моей руки, и я поняла, что это наконец доползла до меня красная лужа от тела охранника.
Меня бережно подняли и куда-то понесли. Видеть лиц я ещё не могла— перед глазами по-прежнему плавали темные круги, но по голосам знала, что это Михалыч и кто-то ещё. Спустились вниз. Меня усадили в кресло и стали аккуратно привязывать. Кажется, липкой лентой примотали руки к подлокотникам, щиколотки — к подножке кресла. Не слишком туго, но вполне достаточно, чтобы исключить любые неожиданности с моей стороны.
Начало возвращаться зрение. Я увидела рядом Михалыча с инъектором. Дернулась — руки и ноги снова слушались, но многослойная лента удержала меня в кресле.
— Расслабься, Таня, — сказал Старик, — иначе будет немного больно…
— Гадина! — На смену леденящему оцепенению пришла злость.
Он укоризненно поморщился и ваткой, смоченной в спирте, протер мою правую руку выше локтя. При использовании инъектора этого и не требовалось, но, видимо, Михалыч слишком мной дорожил. Потом он вколол мне чего-то прозрачного.
— Извини, Таня, Тебе надо успокоиться. Иначе возможны осложнения. Скоро мы поедем в одно место, и опытные люди тебе помогут.
— Мразь!
— Зря ты… Я ведь рисковал. Ради того, чтобы ни один волос ни упал с твоей головы…
Отвернулась. Не могла на него смотреть.
— …Я понимаю, что тебе плохо, Таня. Этот выродок пытался подчинить твой разум. И ему было всё равно, что с тобой случится. Лишь бы провернуть дело…
— А тебе?.. Тебе не все равно? — Я нашла силы заглянуть в его глаза. Такие знакомые и чужие.
— Нет. Ты ведь знаешь.
Господи, он же не врет, не играет… Он действительно говорит правду.
— Тогда отпусти меня, Михалыч.
Он покачал головой, и я криво усмехнулась:
— Понятно…
— Перестань, — вздохнул Старик. — Разве ты сама не чувствуешь, что нуждаешься в помощи? Ты очень устала… Устала бороться с тем, что внутри тебя…
Какой бред он несет. Глупый, бессмысленный бред… Но пускай говорит, пускай… Тянуть время — единственное, что мне остаётся.
Быстрым взглядом я окинула комнату. Какая-то подсобка в подвале «Глубины». Железяки непонятного назначения, ящики, стеллажи с инструментом. Если освободить хотя бы одну руку, можно дотянуться вон до той никелированной трубы.
— Почему ты работаешь на них? — Я изо всех сил пыталась быть спокойной.
— На кого это «на них»?
— Тебе виднее. На американцев, на Рыжего, на Гусакова… Не знаю, кому ты еще успел продаться.
— Думаешь, у них всех хватило бы денег? — прищурился он.
Из моей груди вырвался хриплый смешок: