Словом, это гигантская машина, работа которой никогда не прекращалась, но лишь видоизменялась согласно требованию момента. Обычные колебания советской внешней политики от «холодной войны» к «разрядке» и обратно требовали минимальных изменений в ее работе. Так, необходимость преодолеть отставание в ядерных вооружениях, противодействовать созданию НАТО и общему росту тревоги на Западе начала 50-х годов требовала агрессивной кампании за разоружение вообще и против ядерного оружия в частности. Отсюда — взрыв миролюбивой активности того времени, знаменитое Стокгольмское воззвание, «голуби мира» Пикассо и т. п. Однако поворот к «детанту» 70-х вовсе не означал сворачивания этой деятельности: и культивированные ими западные структуры, и личные связи не только не исчезли, а, наоборот, укрепились. Но их активность была переориентирована на текущие проблемы советской политики — кампанию против войны во Вьетнаме, «солидарности с чилийским народом» или народом Палестины, борьбу с апартеидом и т. д. Поворот же к «холодной войне» 80-х означал всего лишь смещение акцентов в этой вечной «борьбе». По существу ничего не менялось: все тот же Всемирный совет мира со своим бессмертным председателем Ромешем Чандрой, с их базой в Финляндии и отделениями по всему миру, тот же закулисный дирижер — глава международного отдела ЦК Борис Пономарев, те же клиенты, большей частью подставные «миротворческие» организации, созданные местными компартиями. Даже финансирование оставалось прежним — в основном, через советский Фонд мира, куда каждый советский гражданин был обязан отчислять часть своего заработка. А финансирование было не малым: по моим очень приблизительным тогда подсчетам, основанным только на официальных советских источниках, Фонд мира собирал порядка 400 млн. рублей в год, из которых как минимум треть (140 миллионов, по тогдашнему неофициальному курсу — 35 млн. долларов) тратилось на Западе, чтобы «оказывать финансовую поддержку организациям, движениям и отдельным людям, которые борются за мир и разоружение, и финансировать международные конгрессы, симпозиумы, фестивали и выставки, дающие этим организациям и людям возможность координировать свои действия в международном масштабе».
Все это, повторяю, было известно уже тогда, в начале 80-х и из вполне доступных советских публикаций. Более того, время от времени в западной печати проскальзывали сообщения о скандалах, связанных с советским манипулированием движения за мир: то в Дании местный «активист» Арне Петерсен попался с советскими деньгами, которые он получал для публикации в газетах платных объявлений и петиций своего движения; то в Швейцарии советские дипломаты оказывались замешанными в организацию антиядерных демонстраций; то западногерманские «зеленые», перессорившись со своими союзниками-коммунистами, обвиняли последних в полной манипуляции антиядерных митингов. Да и чрезвычайно высокий процент коммунистов в руководстве большинства антивоенных организаций в Англии, Голландии и Германии, не говоря уж об Италии, был фактом достаточно убедительным.
Однако более прямыми доказательствами я тогда не располагал, а многих аспектов этого «мероприятия наступательного характера» не знал вообще. В частности, помню, ломал себе голову: когда же именно было принято в политбюро решение развернуть кампанию за разоружение? До или после вторжения в Афганистан? Я склонялся к тому, что до, где-то в середине 1979 года, тогда же, что и решение об Афганистане. И оказался не совсем прав: история была гораздо интереснее. Начать с того, что само по себе это решение никакого отношения к Афганистану не имело и принято было еще в 1975 году, на XXV съезде КПСС, как часть общей «Программы дальнейшей борьбы за мир и международное сотрудничество». Требовалось закрепить успехи «детанта», Хельсинского соглаше-ния, узаконившего послевоенную советскую экспансию в Европе, закамуфлировать свое стреми-тельное наращивание вооружений и, более всего, не допустить ответных мер западных прави-тельств. А некоторое беспокойство по поводу советского военного превосходства возникало уже тогда.
В последнее время внимание военно-политических кругов стран — членов НАТО привлечено к проблеме так называемого точного тактического оружия, создание которого, согласно прогнозам, может привести к изменению структуры вооруженных сил и оказать в дальнейшем серьезное влияние на развитие международной обстановки, — докладывал ЦК Андропов в декабре 1975 года. Главной особенностью точного оружия, обладающего высокой автономностью и мобильностью, является его способность поражать цель практически с одного выстрела независимо от расстояния, при любых погодных условиях и в любое время суток. Примерами оружия такого типа являются: бомбы с лазерным или телевизионным наведением, применявшиеся уже в ходе войны в Юго-Восточной Азии; различные виды ракет и снарядов, наводимые по лазерному лучу (разрабатываемые в США противотанковая ракета «Хеллфайер» и артиллерийский самонаводящийся 155-миллиметровый снаряд), по рельефу местности (тактическая ракета «Першинг-2» с вероятным отклонением от цели 20–40 м, беспилотные самолеты) и т. д.
Все это, продолжал Андропов, внесет в международную обстановку ряд как стабилизирующих, так и дестабилизирующих факторов. С одной стороны:
…появление подобного оружия может привести к отказу от некоторых видов современной дорогостоящей авиационной и бронетанковой техники, к возрастанию роли дешевых танков, бронетранспортеров, беспилотных самолетов, к ведению в будущем боевых действии небольшими высокомобильными подразделениями.
Однако с другой:
…как полагают в военных кругах НАТО, угроза гарантированного поражения целей новым оружием потребует проведения целого ряда мероприятий по рассредоточению военно-промышленных объектов, складов оружия, крупных военных баз. К стабилизирующим факторам относят высокую эффективность нового оружия, что уменьшает вероятность применения ядерных средств поражения и повышает способность обороняющейся стороны противостоять даже превосходящим силам противника.
…военно-политические круги НАТО считают целесообразным оснастить точное оружие ядерными боеголовками малой мощности. По их мнению, подобные системы оружия смогут поражать крупные цели, не причиняя практически ущерба гражданским объектам и не приводя к значительным потерям среди мирного населения. Эти свойства нового оружия используются руководящими деятелями НАТО в качестве аргумента для обоснования необходимости упрощения процедуры принятия решения о боевом применении тактического ядерного оружия.
Соединенные Штаты пытаются использовать новые возможности, связанные с появлением точного тактического оружия, для укрепления блока НАТО и «повышения уверенности у своих западноевропейских союзников в их способности противостоять силам Варшавского договора».
Этого Москва допустить никак не могла: весь смысл «мирного наступления» как раз к тому и сводился, чтобы сделать Европу уязвимой, зависимой от советского диктата, т. е. совершенно неспособной противостоять силам Варшавского договора. Можно сказать, что к этому всегда сводились и все их маневры с вооружением еще со сталинских времен, но появление ядерного оружия в конце войны сильно спутало их планы. При том колоссальном численном преимуществе, которое было на стороне соцлагеря, Москву вполне устроило бы и полное разоружение: коммунистические полчища смели бы Европу даже голыми руками. А уж ядерное разоружение было пределом их мечтаний: угнаться за тоталитарным монстром в обычных вооружениях демократической Европе было не под силу. Для этого пришлось бы милитаризовать всю жизнь континента, мобилизовать все ресурсы, т. е. превратиться в такое же тоталитарное государство, как и Советский Союз. Именно поэтому Трумэн и Эттли с самого момента создания НАТО полагались как раз на ядерное оружие: оно позволяло Европе наслаждаться демократией, процветать экономически и оставаться независимой. Но оно имело известные минусы: его нельзя было применить, не разрушив пол-Европы в процессе отражения советской атаки. Оставалось лишь уповать на его сдерживающую силу, т. е. постоянно жить под угрозой ядерной катастрофы, что и служило источником беззастенчивой советской эксплуатации страха. Решится на это Запад в критический момент или нет, было основной проблемой европейской безопасности, возникавшей вновь при каждом изменении политической ситуации. В том-то и была подлость «детанта» с его соблазном мира и сотрудничества (а особенно — подлость его западных адвокатов, отлично понимавших, с чем они играют), что поставленные перед невозможным выбором между капитуляцией и ядерным самоубийством, т. е. буквально между тем, чтобы стать «красными» или «мертвыми», люди начинали склоняться к первому, не желая даже задуматься о кошмаре коммунистического рабства. Тем более, что говорить об этом кошмаре в разгар «детанта» считалось неприлично — это же «риторика холодной войны»!