И стали дальше про него думать.
— На крысу он похож! — сказал кто-то.
Все посмотрели и согласились. Похож. Только на бесхвостую, и размером с собаку. И снова ужаснулись. От простой-то крысы шарахаешься, а тут вон какая! По колено. Да еще и кости любит!
Тут зверь-капибара зашел в воду и плавать стал.
— Нет, — подумали все, — не крыса. Крыса так не плавает. Загребает по другому. Крысы вообще плавать не любят. Что они — бобры что ли?
А, может, капибара и вправду — бобер. Но почему тогда — «капибара»? Так и назвали бы «бобром». Чего именами-то разбрасываться?
— Если сейчас плотину строить начнет, то точно, бобер, — сказал кто-то.
Но не стал зверь-капибара плотину строить. Вылез он из воды и сено есть стал. Прямо охапками в себя запихивать.
— Не бобер это и не собака. Вон как на сено налегает! И уж не крыса. Те и за деньги сена в рот не возьмут. Не таковские. Да кто ж это, в самом деле?
Тут подошла Любовь Константиновна Курилович, научный секретарь, и сказала.
— Да это же капибара, из Южной Америки. Самый большой грызун!
Посмотрели все снова на капибару, и вправду — большой. С собаку.
— А чего ж он ничего не грызет, — засомневался кто-то. — Может, не климат?
— А вот сейчас подзакусит, и грызть начнет.
И верно, перекусил капибара сеном и деревянное бревно грызть начал. Специально положенное.
— Смотреть за ними надо, сказал кто-то. А-то, если грызун, сбежит, потом в квартирах заводиться начнет и грызть. Ладно, кабы меньше был, а-то вон какая чушка! Представляю, какие норы в полу делать будет! Сам провалишься!
Все согласились и решили за капибарой смотреть в оба. Чтобы не сбежал и не завелся. Дома и мышей хватает.
Ведро
Живет в птичьем отделе Московского зоопарка аист. Не простой, дальневосточный. Я-то думал они — только обыкновенные, те, которые на крышах и трубах гнезда вьют, а оказывается есть еще дальневосточные. Они, наверное, тоже гнезда на трубах и крышах делают, но на Дальнем Востоке.
И этот аист очень меня любил. Как иду мимо, закинет голову назад и зайдется дробным сухим стуком. Клювом защелкает. Словно барабанщик палочками.
Ради этого стука я все время специально мимо аиста ходил. Даже привык к такому приветствию. Только однажды иду мимо, а стука нет. Не щелкает аист барабанными палочками.
Что такое, думаю, может, я прошел слишком быстро? Может, он меня не заметил?
Вернулся, прошел медленней. Опять аист не щелкает.
Неужели обиделся, думаю? Или настроение плохое.
А тут в клетку к аисту зашел смотритель Женя Удалов. С ведром. Аист сразу же голову вверх закинул и клювом застучал.
Стало мне обидно.
— Скажи-ка, смотритель Женя Удалов, — спрашиваю, — почему это аист на тебя щелкает, а на меня — совсем перестал. Отчего ж?
— А оттого, — ответил Женя Удалов, — что ты сегодня без ведра. Он-то только на ведра и тазики щелкает, потому что мы в них ему мышей носим.
И начал он из ведра мышей доставать и аисту кидать. А тот, хитрец, только клювом щелкает, как пинцетом, их ловит и проглатывает.
И решил я с тех пор везде только с ведрами ходить. Чтобы мне все аисты вокруг радовались.
Бородавочники
Живут у нас в жирафятнике вместе с жирафом Самсоном бородавочники. На картошку похожие. Будто клубни ожили, из грядки выкопались, а теперь в Московский зоопарк пришли и живут.
Раз — «бородавочники», значит, у них бородавок много. И верно, все «лицо» бородавочника шишечками разными прокрыто и наростами. Как луна кратерами. Это уже не лицо, а целый мир, в котором взглядом заблудиться можно. И лишь случайно отыщешь в этом мире глаза. Маленькие, блестящие. Найдешь и удивишься, что это они тут между кратеров делают? Чьи бы это? А потом понимаешь, что — бородавочника.
Однако самим им, видимо, свой внешний вид нравится. Потому что любят себя на публику выставить. Гордо выходят они из здания в летний выгул на коротеньких ножках. А посетители думают, что же это такое из дома появилось? Никак картошка пошла? Но у картошки гривы нет, а у бородавочников вся шея словно пучками лески утыкана. И не лошадиная это грива, и не львиная. А так, между… Бородавчинская. Особой редкости. А когда понимают посетители, что это не картошка вовсе, а звери, — удивляются. Откуда ж такие приехали? Табличку искать начинают. А оказывается — из Африки прибыли! Вон как далеко махнули! Зачем это им в такой путь пускаться понадобилось?
И если б могли наши бородавочники говорить, то непременно ответили бы:
— Как зачем? На людей посмотреть, а главное — себя показать. Вон мы, мол, какие, бородавочники!
Кенгуру
Стоит в центре Московского зоопарка жирафятник. Ясное дело — в нем жираф живет. С одной стороны. А вот с другой стороны в нем живут бородавочники — кабаны африканской породы.
Однажды утром гляжу: гуляют бородавочники по загону на своих коротеньких ножках, землю нюхают.
Ну, думаю, нюхайте. И дальше пошел. А вечером возвращаюсь, глядь, вместо бородавочников кенгуру сидят — две штуки. Одна — большая, рыжая, другая — поменьше, серенькая. На зайца похожая.
Ну, соображаю, донюхались наши бородавочники до того, что в кенгуру превратились! Теперь что, из Африки новых заказывать что ли?
Подошел я поближе к бывшим бородавочникам. Хотел пообщаться. А они даже на меня не смотрят. Совсем зазнались, как только кенгуру стали. Еще бы! У бородавочника шерсти совсем нет, одна кожа. Как у картошки. А у этих мех гладкий, аккуратный. Будто только что в парикмахерской причесанный. Лица маленькие. Не сравнить с теми болванками, что до этого были. А, главное, бородавки как рукой сняло! И хвост!.. Вместо того позора, что раньше сзади болтался, целый хвостище появился! Почитай, теперь главная часть тела. На него и опереться в трудную минуту можно. И врезать им, если что. Вон какой, с ногу обхватом!
Об этом, думаю, непременно Сереге сообщить нужно: что у него бородавочники все попревращались. А-то неприятности с начальством будут. Скажет начальство, мол, что ж это ты, Серега? На попечение брал бородавочников, а сдаешь чего? В документах у нас кенгуру никак не числятся! Ты уж будь любезен, сдавай зверей в соответствии. Без самодеятельности!
Поспешил я к Сереге. Увидел его и говорю:
— Серега, — у тебя все бородавочники в кенгуру превратились! Утром бородавочники были, а вечером, смотрю — кенгуру! Что делать будешь?
— А ничего! — отвечает Серега. — Потому что они вовсе и не превратились. Они просто в одном загоне гуляют. Утром бородавочники, а вечером — кенгуру. По раздельности. Чтобы не подрались. Загон-то один, а звери это все серьезные. С характером. Вот и гуляют в две смены!
Успокоился я тогда и понял, что без разрешения директора у нас никто ни в кого не превратится. Потому что всё должно быть с бумагами в соответствии.
Директор
Директор в Московском зоопарке — Спицын Владимир Владимирович. Тридцать лет в нем директор. Хозяйство знает, как свои пять пальцев. А, может, лучше. Ему теперь даже в отделы зоопарка заходить не надо, чтобы узнать, как там работа движется. Он это чувствует. Сидит Владимир Владимирович в кабинете, вдруг ощущает, что в птичьем отделе дела идут плохо. Вызывает он тогда к себе заведующего секцией, Николая Скуратова, и начинает отчитывать: что это, мол, у вас дела идут плохо, отчего ж?
Удивляется Николай Скуратов и спрашивает:
— А откуда вы, Владимир Владимирович, знаете, что дела у нас — не того? Не заходили, не заходили и знаете?
Усмехается Владимир Владимирович хитро в свои усы и отвечает:
— А мне и заходить незачем. Я чувствую!
Поэтому все работники зоопарка и обязанности свои выполняют аккуратно, будто за ними кто смотрит.
Еще бы! Трудно работать, если начальник тебя чувствует!