Опалин пожал Соколову руку, отказался от предложенных папирос, сел на унылый казенный стул и обменялся со следователем несколькими общими фразами. Александр был шатен тридцати пяти лет от роду с простоватым лицом, которое любой, кто с ним сталкивался, волен был счесть попросту глупым. Это обстоятельство, да еще манера рассеянно слушать собеседника, полуприкрыв веками серо-голубые глаза, наводили на размышления о том, что Соколов – следователь так себе и вообще находится не на своем месте. Однако Опалин затруднялся даже представить, скольких преступников Александр сумел таким образом вывести на чистую воду. По характеру следователь был въедлив, ироничен и склонен каждый факт подвергать сомнению. Это помогало в работе, но мешало в дружбе. Впрочем, Опалин ценил Александра не за характер, а за то, что тот не изобретал для карьерного роста несуществующих контрреволюционных заговоров и не применял к обвиняемым силовые методы. Недавно Соколов занимался расследованием одного крупного мошенничества, из-за которого ему пришлось даже съездить в Ленинград. Узнав об этом, Опалин попросил следователя в качестве одолжения разузнать кое-что для него лично. Соколов выслушал, задал несколько вопросов и сказал, что обещать ничего не станет, но при случае – постарается. И вот он вернулся, судя по всему – с кое-какими сведениями, но почему же Опалину так непросто завести речь о главном?
– Ты бы окно открыл, – сказал он, глядя на облако дыма, колыхавшееся вокруг Соколова. – А Фриновского перевели?
– Угу. – Александр сделал неопределенный жест рукой с папиросой. – Он на взятке погорел.
– Я думал, он не дурак, – вырвалось у Опалина. Фриновского он помнил хорошо: обходительный, улыбчивый – так и хочется сказать – господин, всегда стремившийся подружиться с лучшими сыщиками, поручить им максимум работы, а в итоге заграбастать себе все награды за успешное раскрытие дела. Людям, которых он использовал, Фриновский льстил тонко, без подобострастия, знал по имени-отчеству всех начальников, а также их жен, и вообще был вхож всюду, где чуял для себя хоть малейшую выгоду. За руку его никто никогда не поймал, но муровцы давно раскусили все его приемы и с интересом ждали, останется ли следователь «на коне» или пойдет эпохе на закуску. Честолюбивые планы Фриновского не ограничивались одной профессией следователя: уже он зацепился за кино, уже консультировал фильм – само собой, шпионский детектив – по мотивам одного из своих дел, и тут…
– Так он натурой брал, – хмыкнул Соколов. – Допустим, у подозреваемого жена красивая, или любовница, или дочь. Чем не повод оказать человеку снисхождение? Виноват, но со смягчающими обстоятельствами, или там состояние аффекта, или еще что-нибудь. Ну, так вот, приглянулась Фриновскому одна гражданка, девятнадцати лет от роду, происхождения, прямо скажем, не слишком пролетарского, да еще и папаша ее по делу проходил. Он и стал подбираться: дескать, только от меня зависит, посадят отца или нет, но я-то человек незлой, мне только немного женской ласки надо, и я так все оформлю, что никто папу вашего не тронет…
– А дальше? – спросил Опалин терпеливо, хотя история Фриновского уже была ему в общих чертах известна из слухов, долетевших и до угрозыска.
– А дальше – самое интересное. Фриновский точно знал, что за гражданку и ее отца заступаться никто не станет, а если они вздумают жаловаться, всегда сможет заявить, мол, клевета, потому как товарищ он был осторожный и никаких улик не оставлял. Только рожа у него не та, чтобы вдохновить на любовь в девятнадцать лет, и данного факта уже ничем не исправить. Короче, посмотрела гражданка на его рожу хорошенько, и так ей стало тошно, что пошла она на людную улицу и бросилась под машину. Отделалась ушибами, но в машине ехал один профессор, и он захотел узнать, в чем дело. У профессора связи, он человек известный, вот все и завертелось. – Соколов яростно смял в пепельнице докуренную папиросу. – Словом, Фриновского взяли, а меня поставили перепроверить все его дела за последние годы. – Александр кивнул на стопку папок на краю стола. – Я тут на всякий случай запросил еще материалы за конец двадцатых. Вот ведь какая штука: во время НЭПа Фриновский вел дело одного жулика, который занял у государства миллионы, посулил «золотые горы», а деньги, само собой, украл.