3
Корпорация «Перерождение» планировала официально начать применение технологии реградации в особенный день: седьмого января. То есть — в праздник Рождества Христова по юлианскому календарю. Этот день выбрал Макс — в память в своем погибшем брате, который хотел именно к Рождеству приурочить такой вот подарок человечеству. Денис Молодцов всегда обладал амбициями, до которых Максу и за сто лет было не дорасти. И — поразительное дело: пока Денис был жив, Макс считал его своим первейшим врагом. А теперь, когда прошло уже больше полугода с момента его смерти, он до сих пор не мог в неё поверить. И ощущал постоянную, ноющую пустоту от его потери, которую невозможно было одолеть или заполнить — что-то вроде фантомных болей после ампутации руки или ноги.
Брата ему не хватало — и в то же время его брат в каком-то смысле остался с ним, никуда не делся. Его внешность перешла теперь к другому человеку. Хотя — и сам Денис получил её в свое время от кого-то другого. Макс не знал, кто стал для него донором. Но трансмутация наверняка влетела в копеечку его единокровному брату: тот умер, будучи рослым голубоглазым блондином лет тридцати на вид. Вот только — красота не спасла ему жизнь. Разве что — сделала более приятным существование того, кто обладал ею теперь. И этого человека все, кто окружал Макса, считали президентом «Перерождения», Денисом Михайловичем Молодцовым. И сам Макс должен был своему псевдо-брату подыгрывать в поддержании такой иллюзии.
А сейчас сотрудники военно-медицинской службы уже перестали сновать по операционной, отделенной стеклом от зала для наблюдателей: все необходимые приготовления они уже завершили. Дело оставалось только за юридическими формальностями: приговоренному должны были зачитать приговор. После чего он получил бы общий наркоз — от которого отошел бы, уже будучи безликим.
И, зная то, что рассказывали первые испытуемые, прошедшие реградацию, Макс задавал себе вопрос: а не милосерднее ли была бы смертельная инъекция? Или даже — пуля в голову?
Он снова поглядел на Сашку — у того на лице ровным счетом никаких эмоцией не читалось. Как видно, господин Седов, в которого он трансмутировал, особым богатством мимики не обладал. Но — Макс догадывался, о чем размышляет сейчас его якобы пациент. Слишком хорошо помнил ту последнюю беседу, что состоялась между ними.
4
— Я хотел тогда, — признался Сашка, — двинуть ему еще пару раз. Очень хотел. Нос ему сломать. А еще лучше — выбить все зубы. Может быть, я и сделал бы это. Я даже видел внутри себя, как я стану это делать. Но кое-что мне помешало.
Сашке показалось: его внезапно ударило что-то в спину с левой стороны — под самую лопатку. Толчок был резкий, жгучий, но не такой сильный, чтобы сбить его с ног. Сашка вообще подозревал: после его перерождения не так много существовало вещей, способных его повалить наземь. Его чуть качнуло вперед, и он сделал крохотный шажок, чтобы удержаться на ногах — даже постарался не наступить при этом на отключившегося Зуева. Сашке было противно на него наступать — как если бы тот был раздавленным земляным червяком. И, только сделав вдох, который раздирающей болью отозвался у него и в груди, и в левой руке, Сашка уразумел: в него только что выстрелили.
Медленно, как во сне, он обернулся.
Наташка стояла в трех шагах позади него и держала обеими пуками какой-то маленький никелированный пистолетик — Сашка никогда прежде таких не видел, даже в кино. И в этот момент она могла бы легко добить его — попасть ему в голову с такого расстояния не составило бы никакого труда. Но — лицо его бывшей одноклассницы отображало недоумение и смущение. То ли она удивлялась тому, что не сумела убить Сашку с одного выстрела. То ли — стыдилась содеянного.
И Сашка не стал выяснять, какое из двух предположений — правильное. Он и сам не понял, как он совершил резкий разворот вбок — не успел подумать об этом сознательно. И одновременно он шагнул к Наташке и схватил обеими ладонями её руку, сжимавшую пистолет. Боль пронзила его насквозь, и краем глаза Сашка даже сумел увидеть, как свитер на его груди напитывается кровью: пистолетная пуля явно прошла навылет. Будь он собою прежним — и от такой боли он просто потерял бы сознание. И даже теперь у него на миг потемнело в глаза. Но Наташкину руку он не выпустил. Его новые пальцы — сильные, как у чемпиона по армрестлингу — вывернули руку Наташки так, что дуло смотрело теперь в её сторону.
Он рванул Наташкину руку на себя, снова повинуясь чужому инстинкту. И опять проигнорировал взрыв боли в груди.
— Сашка, ты чего? — Наташка как будто удивлялась — с какой это стати он хочет отобрать у неё оружие.
Но тут Сашка удивил и самого себя.
— А ну, бросай! — рявкнул он, а потом прибавил несколько таких слов, какие в прошлой жизни он стеснялся употреблять даже мысленно.
Неизвестно, что подействовало на его бывшую одноклассницу сильнее: вид окровавленного Сашки, его инородная, взрослая сила или этот затейливый мат. Но только никелированный пистолетик она выпустила. И первым Сашкиным побуждением было — не просто наставить на неё оружие, но еще и спустить курок. Чтобы уж — наверняка.
Однако это побуждение прошло за одну секунду. Он бросил пистолет на пол и отшвырнул его носком кроссовки далеко в угол. А потом шагнул к Наташке, обнял её, прижал к себе. И — удивительное дело: Наташка тоже его обняла. А потом заревела, как маленькая, утыкаясь в его свитер носом.
Его кровь пачкала светлые Наташкины волосы — теперь бывшая одноклассница едва доставала ему головой до плеча. И Сашка подумал: «Наташка стала теперь как линяющая белка: местами — светлая, местами — рыжая…»
— Ничего… — Сашка здоровой правой рукой слегка погладил Наташкину спину, которая тут же затряслась под его пальцами. — Всё хорошо… Нам только понадобится телефон…
— Мы не должны сдавать его на экстракцию. — Наташкин голос звучал жалобно — но и зло, обиженно. — Иначе он тоже сможет вернуться — как и ты.
— Он не вернется. — Сашка отнюдь не был в этом уверен, но перед глазами у него уже прыгали черные точки: от потери крови, как он понимал; ему срочно нужна была «скорая». — Я тебе обещаю, что на экстракцию он не попадет. Я сумею убедить суд, что он даже этого не достоин.
5
И сейчас, почти два месяца спустя, несдержанное Сашкино обещание являло себя во всей красе. Чему сам Александр Герасимов и был свидетелем.
Он всё еще должен был носить перевязь для левой руки: как выяснилось, у реградантов огнестрельные ранения заживали плохо. Макс подумал даже: это — свидетельство потенциально опасной аберрации, и надо будет как-то нивелировать её. Однако — новая технология корпорации «Перерождение» была настоящим светом в конце туннеля. Подлинной панацеей для вымирающего человечества. И стоило ли обращать внимание на такие пустяки, как замедленная регенерация тканей у пациентов?
А вот голова Петра Ивановича Зуева вполне успела зажить. То ли Сашка двинул его прикладом «Льва Толстого» не так уж сильно, то ли бывший директор зоопарка обладал просто выдающимися способностями к физическому восстановлению. Когда он вошел в отсек за стеклом — тот, что напоминал операционную — лицо его было белым, как сметана. И крупные черты его одутловатого лица заострились и окаменели — его лицо стало похожим на лик каменной горгульи с крыши какого-нибудь готического собора. Однако ступал Зуев твердо — не качался. Или, быть может, не качался он потому, что справа и слева его поддерживали под локти двое охранников. Чтобы он, чего доброго, не оступился в последний момент, не сломал себе ногу или руку — из-за чего не-казнь пришлось бы отложить. А оступиться он мог: его руки и ноги сковывали сверхпрочные пластиковые кандалы.
«Как будто он может отсюда сбежать! — подумал Макс. — Или — наброситься на своих не-палачей — которых тут восемь человек».