— Я пообещал ей, что самолично найду Ирму, — сказал Берестов-старшиф, склонившись к самому уху господина Ф., который сидел за компьютерным столом — безрезультатно просматривая записи с видеокамер. — И она согласилась уйти из здания вместе со своим отцом.
Господин Ф. поначалу даже не воспринял это предложение всерьёз. Он мало того, что не хотел, но и не имел права отправлять на поиски барышни фон Берг гражданское лицо. Но тут у него зазвонил его мобильник: один из сотрудников ОСБ, дежуривших возле башни ЕНК сообщил коротко:
— Они подъезжают.
И господин Ф. понял: помощь Алексея Фёдоровича Берестова ему, хочешь не хочешь, придётся принять.
2
Макс ощущал, как беспокойство всё сильнее сдавливает ему сердце по мере того, как их электрокар приближался к зданию ЕНК. Поначалу-то он решил — когда сделал тот звонок: всё ещё может обойтись, завершиться без потерь. Но, следя за выражением лица Марьи Петровны Рябовой, сидевшей с ним рядом на заднем сиденье электрокара, Максим Берестов уверялся в том, о чем, вероятно, с самого начала догадывался профессор — отец Настасьи: эта женщина безумна. Не в фигуральном, а в самом прямом, клиническом смысле. И — реградация подарила ей, в дополнение к этому безумию, способность — дар или проклятие — внушать людям идеи, порождаемые её повредившимся мозгом.
Едва красный "Руссо-Балт" подкатил к башне ЕНК, как его тут же плотно облепили люди в полицейской форме и в штатском. В это скопление попробовали было затесаться те, у кого при себе имелась телевизионная аппаратура, но их быстро оттерли от электрокара. И Макс понадеялся: зафиксировать его собственное лицо и лица его спутников сквозь тонированные стекла электрокара телевизионщикам не удалось. Стать героем ещё одного сенсационного репортажа он категорически не желал.
— Вы ничего не хотите мне сообщить — прямо сейчас, пока ещё не поздно? — быстро спросил Макс, повернувшись к Марье Петровне; однако она сделала вид, что его вопроса не услышала.
Зато неожиданно подала голос Ольга Булгакова:
— Максим Алексеевич прав. Мы должны знать, что именно вы затеваете.
И вновь Мария Рябова предпочла изобразить из себя глухую. Однако Макс, поискавший взглядом Ольгино отражение в зеркале, увидел вместо этого кое-что другое. Заметил, как изменилось выражение отразившегося в зеркале лица Сашки Герасимова. Физиономия здоровенного амбала, в которого обратился, теперь бывший ученик средней школы, возникла в зеркале всего на миг. Но и этого мига Максу хватило, чтобы понять: его недавний пациент знает что-то. Может быть, знает всё о том, что планирует Настасьина мать. Причем он готов этой информацией поделиться.
И Сашка уже даже рот приоткрыл — явно намереваясь ответить Максу и Ольге. Однако ничего произнести не успел. Марья Петровна распахнула дверцу электрокара и, поскольку они подкатили к самому входу в башню медийной корпорации, тут же шагнула на ступени крыльца. Женщину мгновенно окружили люди в штатском, с напряжёнными лицами, почти наверняка — сотрудники ОСБ. И Александр Герасимов, так и не произнеся ни слова, тут же вышел из машины следом за Настасьиной матерью.
Сашка не закрыл за собой дверцу "Руссо-Балта", и Макс услышал, как Марья Петровна громко вопрошает:
— Где моя дочь? Я надеюсь, вы уже успели её из здания вывести?
Макс не услышал, что ей ответили. И всё равно у него сжалось сердце: он увидел свою невесту. (Бывшую невесту, бывшую…)
Настасья крутила головой — наверняка хотела разглядеть тех, кто приехал в её машине, подаренной ей Максом. Но из-за тонированных стекол "Руссо-Балта" сделать это явно не сумела. А Макс, презирая себя, остался сидеть в машине — не вышел к Настасье. Согнувшись в три погибели, чтобы его бывшая невеста даже случайно не смогла его увидеть, он выбрался из электрокара через противоположную от неё дверцу. А потом встал так, чтобы от Настасьиного взора его гарантировано укрыли широкие спины сотрудников спецслужб. И даже перестал на Настасью глядеть: сосредоточил всё своё внимание на лице Марии Рябовой.
3
Настасья считала, что успела уже привыкнуть к тому, как её мать сейчас выглядит. Но, похоже, ошиблась. Эта женщина куда больше напоминала ей сейчас сестру Ивара, Карину — девушку с золотым сердцем, которая готова была произвести недобровольную экстракцию и своего собственного брата, и самой Настасьи. И это обстоятельство — внутренний отказ признавать мать в её новом облике — ужаснуло Настасью даже больше, чем то, что именно её мать спланирована и организовала все те события, которые происходили вчера и сегодня вокруг Макса. И которые прямо сейчас продолжали происходить здесь, в самом центре Москвы, в присутствии журналистов, полиции и сотрудников ОСБ. Притом что их присутствие Марью Петровну Рябову явно не волновало и не смущало ни в малейшей степени.
— Ни о чем не беспокойся, дорогая, — говорила между тем (женщина с лицом Карины) мать Настасьи. — Я устрою всё так, что ничего плохого не случится ни с тобой, ни с Максимом Берестовым. Да, да, — она взмахнула рукой, словно бы отметая протесты своей дочери, которая и не думала протестовать, — я знаю, что он по-прежнему дорог тебе, что бы там ни произошло между вами. Как и твой отец дорог мне по-прежнему. И, кстати, где он сейчас? Я его не вижу поблизости.
Настасья этому вопросу не удивилась, сказала:
— Папа остался в здании — в кризисом центре. Отказался уходить, пока не переговорит с тобой. И моя подруга Ирма — она тоже ещё там, в Башне. Её не могут найти.
Настасья не стала упоминать, что Ирму рассчитывает отыскать Алексей Фёдорович. Понадеялась смутно, что её мать хоть ненадолго при тормозит свою непонятную операцию — дождется появления барышни фон Берг. Однако Мария Рябова только пожала плечами, и на лице её возникло непонятное, слово бы раздумчивое выражение. Настасья даже не поняла, слышала её мать то, что она сказала про Ирму, или пропустила её слова мимо ушей.
— По поводу папы тебе тоже не стоит волноваться, — заверила она свою дочь. — Наш с ним разговор состоится очень скоро. И он присоедится к тебе. А ты пока подожди в машине — вместе с госпожой Булгаковой. Это ведь твоя машина — вот и побудь там.
Настасья не хотела уходить и ждать в машине — ни в своей, ни в чужой. И уж точно — она не желала оставлять в башне ЕНК Ирму. Однако более всего она не хотела оставлять неразъясненным тот вопрос, который уже много часов не давал ей покоя.
— Маша, — проговорила она — обращаясь к матери по имени, как привыкла делать это с детства, — для чего тебе понадобилась вся эта свистопляска с захватом санатория и раскрытием инкогнито Макса? Что за цель у тебя — на самом деле? Я имею право об этом знать — раз уж ты приехала сюда именно на моей машине.
Настасья издала смешок, который ей самой показался злым и жалким. А её мать посмотрела на неё так, будто её дочь была маленькой девочкой, которая пытается вызнать, почему зимой идёт снег, а летом — нет.
— Вот что, Настасьюшка, — выговорила она — вроде бы мягко, даже сочувственно, но при этом совершенно безапелляционно. — Сейчас не время вступать в дискуссии и объяснения. Очень скоро ты сама всё поймешь. А сейчас иди — Ольга Андреевна тебя заждалась!
И она посмотрела на дочь странным длинным взглядом — словно бы пытаясь проверить что-то.
— Хорошо, — сказала Настасья, — я подожду тебя, Ирму и папу в машине, вместе с Ольгой.
И Мария Рябова при этих её словах сделала едва заметный крохотное облачко пара, отделившиеся от губ, и выдало её. Настасья развернулась и пошагала к своему красному "Руссо-Балту", на водительском сиденье которого сидела, крутя головой, Ольга Андреевна Булгакова. Правнучатая племянница великого писателя явно пыталась высмотреть кого-то в толпе. Но — явно безуспешно.
И столь же безуспешно сама Настасья попыталась разглядеть в скоплении народа Макса — который тоже должен был прибыть на её машине, но теперь будто сквозь землю провалился.