— Наташка, беги к выходу! Спасайся! — успел еще крикнуть он ей.
Однако её отец уже успел вытащить ван Винкля из-за пояса. И спустил курок раньше, чем его дочь приняла решение: убегать ей самой или попытаться помочь хоть кому-то?
Наташка не упала — отец подхватил её так же бережно, как давеча обошелся с её подругой. И не опустил дочь на пол — поудобнее перехватил её поперек туловища, чтобы выйти отсюда с нею вместе. И для этого ему снова пришлось убрать пистолет под брючный ремень.
В этот момент в ангар и вбежала запыхавшаяся Дарья Степановна — тоже с ван Винклем в руке.
— Прости меня, Петя! — воскликнула она. — Я не знаю, как она вырвалась!.. Не злись на меня, пожалуйста!
— Да с какой же стати мне на тебя злиться? — Голос директора зоопарка звучал ровно и совершенно дружелюбно. — Ничего непоправимого не произошло. Но нам теперь придется как-то решить этот вопрос.
— Вы и свою дочь сделаете такой? — заорал Сашка, и директор, до этого будто позабывший о его существовании, даже вздрогнул. — Всех продали — и её продадите?
— Дашенька, — Петр Иванович повернулся к своей сообщнице, — успокой, пожалуйста, этого молодого человека.
И Дарья Степановна, любимая Сашкина учительница, вскинула свой пистолет и выстрелила в него.
4
А пять лет спустя, в октябре 2086 года, Сашка думал: ощущения от наркоза, который ему дадут перед операцией, будут примерно такими же, как от пистолетного транквилизатора. Однако он ошибся. Когда ему на лицо — на то, во что его лицо превратилось — положили хирургическую маску, он очень долго не отключался полностью. Так что анестезиолог даже забеспокоился. А когда наркоз всё-таки подействовал, Сашка погрузился не в спокойную тьму бесчувствия — он попал в мир какого-то чудовищного галлюцинаторного бреда.
В этом мире они с Наташкой, которой уже больше не было на свете, стояли перед алтарем в церкви, И священник венчал их. Но при этом Сашка видел и Наташкино лицо, и свое собственное, отраженными в стеклах икон. То есть — видел полное отсутствие этих лиц. А вместо свадебных одеяний — жениховского костюма, невестиного платья — на них обоих были надеты больничные пижамы из потрепанной фланели.
Но это было еще что! Священник вдруг вскинул голову и поглядел Сашке прямо в глаза — которые теперь у него были открыты, хоть он и оставался безликим. И оказалось, что венчает их Наташкин отец — Петр Иванович, кощунственно присвоивший священнический сан.
— Так что же, молодой человек, — произнес он совершенно светским тоном, — вы уже совершенно успокоились? Или нам повторить процедуру?
Сашка отпрянул от него, закричал — хрипло, чужим голосом. А потом принялся изо всех сил теперь глаза руками: какими-то окостеневшими, но всё же — подвижными.
— Слава Господу Богу! — услыхал он рядом с собой голос Нади. — Ты очнулся! Посмотри на меня! Пожалуйста, посмотри!..
Медленно — не понимая, сон это или явь — Сашка убрал от лица руки.
Он лежал на койке в маленькой, но очень опрятной больничной палате — отдельной, других пациентов здесь не было. А на низеньком стульчике рядом с ними сидела заплаканная Надя. Сашка даже не понял сперва, что это она — не узнал её. Так его сестра осунулась за минувшие пять лет, так запали её глаза, такой постаревшей она выглядела — хотя была старшего Сашки всего на десять лет. То есть, ей совсем недавно исполнилось двадцать семь.
— Надька? — чужим голосом — голосом взрослого мужчины — произнес он. — Где мы? — А потом, чуть подумав, прибавил еще один вопрос: — И кто я теперь?
Что он перестал быть самим собой — Сашка понял, как только увидел собственные руки, поднесенные к лицу: крупные, с широкими ладонями, с длинными крепкими пальцами. Что такое трансмутация и как она действует на людей — он успел узнать еще до того, как сделался безликим. А теперь и понял, что такое эта пресловутая деэкстракция. Или, как называли её телевизионные дикторы — чуть ли не с благоговейным придыханием: реградация.
— Мы в одной частной клинике, — произнесла его сестра, утирая слезы и улыбаясь одновременно. — А ты — это по-прежнему ты. Просто выглядишь теперь иначе.
Она встала со своего стульчика, сняла со стены палаты небольшое зеркальце и поднесла его к Сашкиному лицу.
Из зеркала на него глянул насупленный, чуть смугловатый мужик лет тридцати — с густыми черными волосами, что торчали ежиком над невысоким лбом, со сросшимися на переносице бровями, с чуть брезгливым изгибом крупных губ.
И Сашка не то, что понял — он ощутил, откуда взялась эта его новая внешность. Ясно было, что прежде ею владел некий господин, приговоренный за свои преступления к принудительной экстракции.
5
Надя так и не сказала ему, как ей удалось раздобыть ту капсулу Берестова для его подпольной трансмутации. Точнее — для этой самой деэкстракции, которую официально еще даже не начали осуществлять: технология всё еще находилось на стадии апробации. Её открыли только-только — в этом самом, 2086-м, году. Но Сашка не обижался на сестру за её скрытность. У него у самого имелись от неё секреты — да еще какие! — которыми делиться с нею он не планировал. И, уж конечно, ничего не планировал говорить своим родителям — которым Надежда представила его сразу после выхода из той клиники.
В ней он провел почти месяц — в течение которого физиотерапевты с садистским упорством приводили в порядок его перерожденное тело. За всё это время родители так ни разу там не появились — чему Сашка был только рад. Он хотел сперва сам привыкнуть к своему новому обличью. Да и побаивался, сказать по правде, того, как отреагируют мама и папа на обновленную внешность своего сына.
Но те ничего — держались молодцами: Надька явно их подготовила. Вели они себя с Сашкой так, словно бы ничего особенного с ним и не произошло. Вот только — одного на улицу они его не выпускали. Так что там — на улицу: даже и в московской квартире за каждым его шагом наблюдали. Буквально — не спускали с него глаз.
Но Сашке нетрудно оказалось придумать, как ему из дому улизнуть. Пять лет непрерывного думанья не прошли для него впустую. Да и новое тело словно бы сохранило внутри себя кое-что от своего прежнего владельца — явно большого доки по части разнообразных придумок. В этом смысле ему, Александру Герасимову, и вправду повезло.
Глава 3. Дробовик «Лев Толстой»
Ноябрь 2086 года — январь 2087 года
Москва и Подмосковье
1
Седов Сергей Сергеевич — такое имя носил человек, чья внешность перешла к Александру Герасимову.
— Его приговорили к принудительной экстракции за то, что он убил двоих полицейских, которые преследовали его после ограбления склада с заполненными капсулами для трансмутации, — сказал Сашке Макс во время одной из их бесед — не самой первой. — Но был еще третий полицейский, и он прострелил Седову ногу, так что бежать тот не сумел. И вот — редчайший случай — преступника взяли с поличным.
Сашка только кивнул, услышав это. Судьба и деяния того человека, чье лицо он приобрел, явно не особенно его интересовали.
— Вот так оно и бывает: одному повезло, другому — нет, — сказал Сашка. — Мне вот — стало очень даже везти, после того как я трансмутировал в этого Седова.
И Макс вынужден был с ним согласиться. Всё — абсолютно всё! — после Сашкиной трансмутации складывалось так, словно некие высшие силы встали на его сторону. Решили ему поспособствовать в исполнении его плана.
Во-первых, в особом отделении больницы, где Сашка находился все последние пять лет, предпочли скрыть факт его исчезновения. И просто-напросто объявили умершим Александра Герасимова, подвергшегося пять лет назад недобровольной экстракции (предполагалось, что некоторые люди давали неё согласие добровольно — в случае своей смерти, как в прежние времена люди подписывали разрешение на посмертное изъятие их органов). А Надежда Герасимова убедила родителей не делать никаких опровержений по этому поводу. Так что — для Зуева, бывшего директора зоопарка, Сашка стал теперь еще более неопасным свидетелем, чем прежде: мертвым свидетелем.