После подтверждения отъезда из консульства Шпигельгласса, Антонов-Овсеенко вернулся в свой кабинет (настоял при этом, чтобы меня поселили рядом), правда ненадолго. По приезду выяснилось, что товарищ Леон Гайкис, референт консула, назначен временным поверенным, а сам Антонов-Овсеенко отзывается на родину. Эйтингон, скромно сидевший в кабинете консула, когда принесли шифровку из Москвы с этим известием, добавил, что я еду вместе с экс-консулом через Францию и вручил мне дипломатический паспорт. Совершенно случайно оказавшийся в кабинете Михаил Кольцов, радостно сообщил, что он тоже едет с нами. Возникший было в глазах Владимира Александровича после прочтения радиограммы тревожный блеск быстро погас: наше путешествие, благодаря "золотому перу" СССР, наверняка будет освещаться в прессе.
Дворик перед зданием Генерального Консульства СССР в Барселоне, много людей прощаются с отъезжающим Антоновым-Овсеенко, представитель Женералитета, работники консульства. Он пытается сдерживаться, но редкие капельки слёз время от времени сбегают вниз по щекам из-под толстых линз его роговых очков. Солнечно тепло, в воздухе носится запах цветущего миндаля, белая мимоза скрывает садовые решётки.
— Гуд лак, — Мири чмокает меня в щёку уже на выходе под внимательным взглядом Эйтингона.
"Удача вскоре понадобится тебе".
Мощные моторы "Испано-Сюиз" за два часа домчали нас до границы. На перевале у пограничной будки, подёрнутой лёгким туманом, толстый французский таможенник не хочет пропускать в Испанию колонну грузовиков. Наконец, соглашается когда два водителя заносят в будку большой ящик с сигаретами. Настаёт наш черёд, равнодушно взглянув на наши паспорта, он запрещает проезд испанских машин на территорию Франции.
— Нам что же пешком до Перпиньяна идти? — Взрывается Кольцов. — Мы- дипломаты!
Заплатив сто франков, в сопровождении полицейского агента на переднем сиденьи, неспеша едем по каменистой горной дороге.
"Прощай, Испания"!
Глава 12
Москва. Белорусский вокзал.
28 марта 1937 года. 15:00.
Паровоз ИС-20 с огромными в человеческий рост колёсами, плюясь на встречающих, толкущихся в нетерпении на перроне, обаками шипящего белого пара, неспешно с лёгкими толчками тянул вагоны пассажирского поезда Берлин-Москва по первому пути вдоль длинного внутреннего фасада железнодорожного вокзала. Мы прилипли к окнам в коридоре мягкого вагона напротив нашего купе: Кольцов, выбритый до синевы, в тёмно-синем шерстяном костюме по последней парижской моде; Антонов-Овсеенко, в костюме попроще, но тоже когда-то из модных и дорогих и я, в пообносившейся, "блестящей в некоторых местах" своей американской паре с признаками чинки и штопки. Как-то в этот раз не вышло прибарахлиться, ввиду отсутствия денег и времени. Даже свой раскошный американский-же дождевик подарил Эйтингону (уж больно он в нём похож на иностранца) и мой небольшой чемоданчик, прошедший со мной через три границы, оказался заполнен буклетами "Сименс", пахнущими духами Жозефины, чем провоцировал здоровую подозрительность у французских, германских и польских таможенников.
Последний толчок и наш вагон замирает напротив раскошного арочного входа в вокзал, блестящего на солнце чисто отмытым витражом, с перрона грянул какой-то марш духовой оркестр, к поезду потянулся народ.
"Приятно… Родина помнит, Родина знает".
Плотный долговязый грузчик, с одного намётливого взгляда разобравший кто есть ху, отодвигает меня плечом в сторону и тянет ручища к чемоданищам Антонова-Овсеенко. Неузнанным ступаю на перрон. "Привет лауреатам третьего международного конкурса им. Шопена!" — гласит кумачовая растяжка над входом. Из соседнего вагона, робко, зажимая уши руками, появляются музыканты: молодые женщины в беличьих шубах и манто, сопровождаемые элегантными мужчинами в шляпах и осенних пальто. К ним пробивается бойкая группа корреспондентов с фотокамерами и букетами жёлтой мимозы.
— Профессор Нейгауз! Попрошу вас в центр! — Звучит визгливый голос главного репортёра, чем добавляет скорби облику музыканту. — Улыбаемся!
— Товарищ Чаганов! — Вижу улыбающееся лицо Кости, прикреплённого водителя. — Как доехали? Хорошо? Законно! Смотрю похудели, но ничего- дома откормитесь, отдохнёте.