Костя вопросительно смотрит на меня. Не заметил как приехали: машина стоит на стоянке такси у Октябрьского вокзала, её обступили суетящиеся пассажиры.
Открываю дверь машины и машу рукой обрадовавшемуся Курчатову, оттёртому толпой в сторону.
Увидев форму ГБ впередистоящие делают шаг назад. Выхожу из передней двери и открываю заднюю, пропуская ленинградского гостя вперёд.
— Костя, в Старомонетный, дом 31. — Поворачиваюсь к Курчатову. — Что случилось, Игорь Васильевич?
— Не знаю даже с чего начать, товарищ Чаганов…. вы слышали о том, что случилось на мартовской сессии Академии наук? — Он с облегчение вытягивает свои длинные ноги вперёд и испытыюще смотрит мне в лицо.
"Что могло случиться? Переругались из-за денег, должностей и квартир"?
В течение следующих десяти минут Курчатов сжато и доходчиво обрисовал ситуацию. На сессии руководство академии решило устроить показательную выволочку академику Иоффе за "недостатки в работе по оказанию помощи промышленности". Ему припомнили провал с "тонкослойной изоляцией", обвинили в низком уровне теоретической работы в небрежности при проведении экспериментов. В авангарде обвинений шли давние недоброжелатели руководители Государственного Оптического Института академики Дмитрий Рождественский и Сергей Вавилов. Но самое неприятное было в том, что к ним присоединились ученики Иоффе: Ландау и Лейпунский, отправленные им на вольные хлеба поднимать Харьковский физтех. Особенно отличился Ландау, сообщивший собравшимся, что "Иоффе насаждает в советской физике хвастовство и самодовольство".
"Прямо подшивай в дело, в обвинительную его часть"…
— Но вы недумайте, товарищ Чаганов, — горячится Курчатов. — это не так. Никакого хвастовства, никакого самодовольства. На деньги, вырученные с продаж РВМ, а это полмиллиона рублей, Абрам Фёдорович содержит две лаборатории ядерной физики.
— Как? — Удивляюсь я. — Академия Наук, что же, совсем денег не даёт?
— Сейчас нет, — кивает он. — так как президиум тормозит переход нашего института на финансирование академии.
— Ну и чего они добиваются?
— Я думаю, что Вавилов хочет перевести всю атомную науку к себе в Москву в ФИАН (Физический Институт Академии Наук)…
"Рейдерский захват? Самый натуральный…. ну разве что без радербанивания собственности".
Навстречу нам из-за поворота вылетает ГАЗ-А, обрызгав лобовое стекло водой из лужи. Костя резко тормозит, отклоняясь влево беззвучно шевелит губами, затем осторожно поворачивает в переулок, из которого вывернул лихач и останавливается у трёхэтажного каменного здания, напротив церкви и кладбища…
"А с другой стороны посмотреть, в Ленинграде развивать ядерные исследования несколько опрометчиво: по сути ведь это- приграничный город. Хорошо бы, конечно, на Урале, но сейчас не тот этап, пока нужно пробивать тему в правительстве, а значит быть поближе к нему- в Москве. Тут главное- кто возглавит проект: понятно, что не сам Вавилов, он- не специалист… хорошо бы Курчатова провести".
— Костя, сейчас возвращайся в гараж, — отпускаю водителя. — а в пять часов жди меня у проходной СКБ на Большой Татарской.
"Отсюда до лаборатории меньше километра. Надо больше ходить, а то всё кабинэт, кабинэт"…
Вчера вечером в лаборатории техники закончили монтаж обновлённой установки "Айфона" с простой системой кодирования: релейная схема меняет псевдо-случайный ключ каждые тридцать секунд. Стойкость шифрования не ахти (на порядок выше, чем у инверторов спектра), но на реле с их невысоким быстродействием большего достигнуть трудно. Главное же преимущество "Айфона-2", — вся система легко влазит в наш стандартный прицеп и ещё остаётся место для мощной радиостанции. Вот только для работы на радиоканале надо будет значительно поднимать криптостойкость сообщений и чтобы вписаться в заданный габарит, придётся уходить от реле и ламп в блоке шифратора.