"Да это даже проще, чем играть в шахматы вслепую".
По крайней мере, зная установки ротора, прочесть обычное двухсот пятидесяти символьное сообщение и без машинки реально. Так думал я пока не дошёл до сотой буквы… результат дешифровки неожиданно оказался неправильным. Затем число ошибок стало быстро расти и к сто восьмидесятому символу стало непремлемым: правильных букв стало меньше, чем неправильных. К тому же стала кружиться голова и носом пошла кровь, Базаров даже предложил заменить меня на ночном дежурстве видя мой бледный вид, но я быстро взял себя в руки, бросил изображать из себя шифровальную машину и послал подчинённых к Морфею.
Дохожу быстрым шагом, посыльный показывает пальцем направление куда идти а сам остаётся у входа. В дальнем конце коридора горит тусклая лампочка, освещая небольшой пятачок перед открытой дверью, иду туда стараясь не шуметь.
— Ты что тоже пойдёшь с подрывниками? — Слышится приятный женский голос из-за полуоткрытой двери метрах в десяти от комнаты дежурного.
— А что подумают бойцы если я останусь? — Отвечает ей незнакомый хрипловатый мужской голос.
— А я должна ждать здесь? — голос женщины как будто всё также тих и спокоен.
— Ну не обязательно здесь… — начинает оправдываться мужчина.
— Я не согласна, я твоя переводчица и буду находиться рядом. — В словах послышался металл.
— Хорошо-хорошо, Аня, успокойся.
"Нормально так…. а мы ещё смеёмся над дисциплиной в республиканской армии".
— Слушаю! — Поднимаю лежащую на столике телефонную трубку.
Задремавший на стуле дежурный-испанец едва не падает на пол от неожиданности.
— Не спишь ещё? — Узнаю лёгкий латышский акцент Берзина. — Сейчас к тебе подъедет твой старый знакомый, он всё объяснит, будете вместе работать. Отбой.
"Старый? Самая старая моя встреча произошла только два года назад. Хотя время в моей новой жизни определённо течёт быстрее".
— Я здесь в Испании, помимо работы спецкора "Правды", являюсь представителем Центрального Комитета. — Михаил Кольцов осторожно усаживается на стул в комнате, служащей нам спальней и столовой.
Он сбрасывает на спинку короткую кожаную куртку, наброшенную на плечи. Его левая рука покоится на повязке-косынке, а левая ступня забинтована.
— Попал в аварию в Мадриде неделю назад, — перехватывает он мой сочувствующий взгляд. — пустяки, перелом ключицы и ногу немного вывернул. Уже почти не болит. У тебя есть что-нибудь закусить? С утра ничего не ел.
— Лёшь… — Киваю Базарову, поднявшемуся с лежанки.
Он ныряет в тумбочку и на столе на газете быстро появляется краюха серого хлеба, оливки, кусок сыра похожего на брынзу и длинная палка кровяной колбасы.
— Алексей? — Кольцов поворачивает голову к Базарову. — Скажи моему шофёру, он сидит в машине у входа, чтобы дал вина. По испански не говоришь? Так вино, оно и в Испании- вино, также как и Михаил Кольцов.
— Колбасу эту не ешьте, — продолжает командовать он. — потом неделю не сможешь от уборной отойти на расстояние большее десяти метров.
Мои подчинённые бледнеют.
— Если сразу не побежали, то считай пронесло, то есть повезло. — Успокаивает их он.
— Товарищ Чаганов, мне нужна связь с товарищем Сталиным. — Коричневые глаза Кольцова уже испытующе смотрят на меня.
— Насчёт вас у меня указаний не было, — сочувственно пожимаю плечами.-…но сейчас запрошу Москву.
Петров идёт в соседнюю комнату прогревать аппаратуру, а самый знаменитый журналист Советского Союза начинает расстроенно жевать хлеб с сыром, запивая вином из необычной длинной стеклянной бутылки с узким горлышком, принесённой Базаровым. Кольцов ловко, не касаясь губами горлышка, направлял в рот сильную струю вина, которая возникала при резком наклоне бутылки.
Сталин подошёл к аппарату когда у нас было уже девять утра. Кольцов, диктовавший мне свой отчёт о политической обстановке в Испании, попытался было согнать меня с печатающей машинки, мол, я одной рукой печатаю быстрее, чем ты двумя, но я его к терминалу не допустил. Тут быстрота может навредить, перфоленты с ключами на обоих концах должны перемещаться синхронно, поэтому скорость печати ограничена максимум одной буквой в секунду.