"Пусть будет сто, скоро начну уставать. К тому же, работать больше двенадцати часов в день вряд ли получится. Итого, в худшем случае (если искомая комбинация будет последней из семнадцати тысяч возможных) получается две недели. Плохо, через три дня первого декабря сменятся все установки и надо начинать всё сначала"…
Выхожу из-за своей загородки и вижу за столом невыспавшихся разведчиков (Голованов с утра на вышке, с аэродрома доносится шум двигателей самолётов).
— Мне нужно две недели. — Пытаюсь по лицам понять какое впечатление произвели мои слова.
— У тебя есть месяц, — твёрдо произносит Берзин. — операцию назначаю на двадцать пятое декабря, на сочельник католического Рождества.
Валенсия, магазин "Сименс" (S&H).
11 декабря 1936 года, 14:45.
Язычок дверного колокольчика, взведённый открывшейся входной дверью, выдаёт звонкую трель у меня за спиной. Из дверного проёма, ведущего в подсобные помещения, сзади прилавка выглядывает Жозефина, видит меня с букетом красных роз, купленным на деньги, выданные Эйтингоном на "потолкаться по комиссионкам, заглянуть на рынок и посидеть в ресторане", и чуть не подпрыгивает на месте от восторга. Могу её понять, так как за две недели, судя по докладам наших дежурных, занявших место немцев в квартире напротив, через магазин прошло пять человек. Впрочем, я и сам похвастать насыщенной жизнью не могу: если не считать попойки с классиком мировой литературы, то и вспомнить нечего- сплошное мелькание чужих букв, никак не складывающихся в чужие слова. Поэтому как только всё, наконец, сложилось я по первому зову резидента ИНО- похудевший, побледневший, с чёрными кругами под глазами, чуть не прыгая как Жозефина, полетел в Валенсию- город каштанов и апельсинов.
— Каюсь, мадемуазель Жозефина, — покаянно склоняю голову перед не сумевшей выразить свой укор девушкой. — был в отъезде. Это вам.
— А я уж думала, что не увижу вас больше. — Блондинка полной грудью вдыхает аромат роз.
За её спиной появляется управляющий, невысокий худой лысоватый старичок с моноклем на шёлковой нитке в глазу, и, заметив цветы, недовольно покашливает. Но через секунду, бросив на меня проницательный взгляд и смягчившись, уходит легко повернувшись на каблуках и подкручивая набриолиненый ус.
— Ой, совсем забыла, — всплёскивает руками Жозефина. — я же вам каталоги приготовила, те что вы просили.
"Поздно, милая, Берзин уже договорился о закупках радиокомпонентов из моего списка с амeриканцами, причём через испанский генеральный штаб".
Девушка достаёт из-под прилавка высокую стопку брошюр.
— Погодите, Жози, — двумя руками беру ладонь девушки и начинаю её слегка поглаживать. — я должен загладить перед вами свою вину.
— И-и… — блондинка растягивает пухлые губки, показывая ровный ряд белых зубов.
— …разрешите пригласить вас в ресторан. — Не отрываясь гляжу ей в глаза.
— …в какой? — освобождает руку девушка.
— …в самый лучший. — делаю загадочное лицо.
— …но я на работе. — Жозефина огорчённо подпирает кулачками щёчки.
— …не сейчас, жду вас на площади Костелар у фонтана в семь вечера.
Блондинка закатывает глазки, вспоминая какие у неё были планы на вечер. Снова тянусь к её руке, но девушка выпрямляется, демонстративно пряча руки за спину.
— Хорошо. — Роль строгой учительницы ей тоже идёт.
— Ты где был? — В моём новом полулюксе в правой боковой башенке под круглой крышей отеля "Метрополь" за столом сидят Орлов и Эйтингон и… выпивают. Петрова, Базарова и двух вновь прибыших им в помощь сотрудников вместе с аппаратурой резидент выселил в чердачный номер, меня- в боковой полулюкс, а сам вселился в президентский люкс. Подношу часы к глазам.
"Пять часов утра… Быстро время пролетело. Не слабо мы зажигали с "белокурой Жози"".
— Ты где был? — Повторяет Орлов заплетающимся языком, делая широкий жест и смахивая со стола пустую бутылку. — Мы же тут волнуемся.
— Не знаю где я брал "Дарью". — Прохожу и открываю окно, в комнате накурено, хоть топор вешай.
"Зашли в первую попавшуюся гостиницу".
— Какую Дарью? — Поднимает глаза трезвый Эйтингон.
— Где был? Выполнял вашу работу! — Зло кричу я, увидев затушенные окурки на ковре.
— Ну и как она? — Спрашивает Орлов после минутного обдумывания.
Все втроём начинаем истерически хохотать.
Орлов появился в Валенсии неспроста. Утром с ужасным перегаром изо рта, но весёлый и бодрый, он заявился ко мне в номер с картонной папкой, бросил её передо мной на журнальный столик и, развалившись в единственном кресле, немедленно… закурил. В ней оказалась небольшая стопка листов, прошитых синей суровой ниткой и исписанных от руки аккуратным убористым почерком.