– А ты? – Вдруг озлобляется она и исступлённо кричит на всю комнату. – Ты! Что ты задумал! Ты ведь нас в могилу сведёшь…
– Ну что ты такое говоришь? – Берёт её за руку. – Я только о вас и думаю.
– О нас? – Вырывает свою руку. – Я всё слышала! Про письмо, про Штейна…
– Молчи! – Взрывается Ежов, сжимая кулаки. – Не твоего ума это дело. Жена вскакивает на ноги, опрокидывает стул и бежит к противоположной стене гостиной, но вдруг замирает, напряжённо глядя на стену.
– Где Филонов? – Хрипит она.
– Какой ещё Филонов? – Ежов настигает её и хватает за талию.
– Картина «Нарвские ворота»… синяя такая. – Оба смотрят на деревянную эмблему НКВД, висящую на её месте. – Здесь была.
– Тьфу, твою…, да какая разница. – Ежов непроизвольно ослабляет объятия.
– А-а-а, ненавижу! – Хаютина вырывается, хватает чекистский герб и с размаху бросает его на пол.
Щит раскалывается пополам, лезвие меча смещается в сторону а из оторвавшейся ручки выпадает странной формы гвоздь с большой золочёной шляпкой, свёрнутой набок. Ежов наклоняется и берёт его в руки. В комнату влетают встревоженные дежурный и связист.
– Товарищ нарком, – рапортует последний. – вас срочно к аппарату ВЧ. Из глубины коридора внимательно наблюдает за происходящим няня.
– Валентина, уложи её, – кричит Ежов, вновь обретший командный голос. – дай снотворного. (И связисту, тише). Пойдём.
– Слушаю! – Нарком и связит едва умещаются в тесной комнатке под крышей с одним окном.
– Николай Иванович, у меня ЧП! – В трубке слышится весёлый голос Фриновского. – Сейчас мне звонил Овчинников (начальник Московского Уголовного Розыска) и доложил, что задержал Чаганова по подозрению в убийстве своей работницы. Все улики против него: весь в крови убитой, в квартире никого больше нет. Чаганов находится в невменяемом состоянии, пытается что-то сказать, но не может…
– Пьяный что ли? – Перебивает Ежов, левой рукой делает знак сотруднику, что бы тот вышел.
– … говорит, что нет, не пахнет. Бледный, зрачки сильно суженные, стоять не может.
– Где он сейчас? – Притоптывает от нетерпения нарком, связист закрывает за собой дверь.
– … на Петровке.
– Посылай туда Люшкова, пусть забирает Чаганова и везёт его в Суханово.
– Как в Суханово? – В голосе Фриновского слышится удивление. – Там же сейчас голые стены. Детскую колонию закрыли, а ремонт только начинается…
– Так даже лучше. – Чеканит слова Ежов. – Три-четыре надёжных вохровца из Внутренней тюрьмы и Люшков с двумя помощниками и врач. Больше никто ничего знать не должен. Да ещё, пусть возьмут подписки о неразглашении на Петровке и в доме Чаганова.
– Понял. Сделаю. Есть там одноэтажный особнячок на отшибе. Думаю, подойдёт.
– Дальше… – нарком краснеет и начинает жадно хватать ртом воздух. – даю Люшкову двадцать четыре часа на то… чтобы расколоть Чаганова…
– Чтоб в убийстве сознался? – Уточняет начальник ГУГБ.
– … Каком убийстве?!.. При чём здесь убийство?… Что имел связь с Троцким… и, пользуясь доверчивостью Кирова, передовал за границу секретные сведения.
– Ясно, разрешите исполнять, товарищ нарком?
– … ещё одно. Срочно пришли сюда начальника технического отдела с оборудованием. Тут в той деревянной х***, ну что, помнишь, пионэры с вожатой мне на день рождения подарили… хрень какая-то железная нашлась. Пусть посмотрит. Ты девку-то эту и столяра устанавливал?
– … Нет… так ведь местные они, Чурилковские… их сержант на въезде узнал. – голос Финовского становится деревянным.
– Наряд туда, быстро! – Орёт в трубку Ежов, поднеся мирофон ко рту, затем делает глубокий вдох и продолжает уже почти спокойно. – Подчисти хвосты со Штейном и старичком. Всё. Я пока здесь остаюсь… до прояснения обстановки.
– Выполняю.
Генеральный комиссар аккуратно кладёт телефонную трубку на рычаги, одёргивает гимнастёрку и ровным шагом выходит из комнаты, жмёт руку, стоящему рядом связисту и идёт по коридору в свой кабинет, в правом углу здания. Открывает несгораемый шкаф, достаёт оттуда небольшую стопку картонных папок, раскладывает их перед собой на письменном столе веером, забирается на высокий стул и задумывается, подперев кулаком подбородок.
Сталин, Молотов, Киров, Ворошилов, Жданов… Аккуратные подписи, выполненные искусной рукой бывшего писаря артиллерийских мастерских тушью на сером картоне. Глаза Ежова быстро пробегают по ним, скользят в сторону и останавливаются на камине, украшенном хохломской плиткой. Через минуту его застывшая фигура отмирает: папки возвращаются на своё место, ключ закрывает замок на два оборота, а хозяин кабинета твёрдым шагом идёт к двери.