– Из-за меня… из-за меня… не уберёг.
– Не казни себя, Иваныч, не виноват ты ни в чём… – Комкор вновь наполняет рюмки, ждёт пока Ежов выпьет и продолжает. – Бумагу-то, что я тебе передал, ты прочти…
– Не уберёг…
– Тьфу ты… – Фриновский встаёт из-за стола и поворачивается к секретарю. – Оставайся с ним, я – на Лубянку.
– Та-а-к… солдат спит – служба идёт! – Люшков от от яркого света и громкого крика едва не падает с кожаного дивана в кабинете начальника колонии, с трудом продирает руками налитые кровью глаза и непонимающе крутит головой вокруг.
– Па-адъём! – Фриновский седлает стул и кладёт руки на его спинку. – Докладывай, какие успехи?
– Успехи… успехи. – Подчинённый вскакивает на ноги, его взгляд постепенно становится осмысленным. – Устроили ему «карусель», для этого пришлось привлечь дополнительно ещё двух следователей. Тут правда ничего добиться не удалось: следователи с ног валятся, а Чаганов стоит свеженький с пятки на носок переваливается. Двужильный он что ли?
– Так ты его ещё и в стойку поставил…
– Поставил, только и это не помогает, – Люшков заколебался, говорить или нет, потом решился. – Ушаков не сдержался, засадил ему по печени несколько раз… и по почкам… я тоже пару раз дал, но по лицу не бил – никаких знаков не оставил. Ещё Жжёнова привезли… он сразу согласился… устроили очную ставку… Чаганов всё отрицает. Следователям пытается угрожать, а мне…
– Что такое? – Фриновский оторвал подбородок от спинки стула.
– Не знаю откуда узнал, но Чаганов в курсе моих личных дел. Что жена с падчерицей хочет в Германию на лечение выехать, – Люшков впился глазами в начальника. – что будто бы вы, Михаил Петрович, резолюцию на мой рапорт наложили – отказать.
– Врёт он! – Взорвался Фриновский, вскакивая со стула. – Поссорить нас хочет… Рапорт твой я в бухгалтерию передал, там тормозят… наркомфин валюту не выделяет.
– Помогите, Михаил Петрович, – подчинённый готов упасть на колени, отросшая щетина поглотила, скользнувшую из глаз слезу. – операция нужна дочке, срочная.
– Ну что ты, Генрих, вставай… чем смогу… – Помогает Люшкову подняться. – только и ты уж, друг, расстарайся.
– Думаю надо его пугнуть основательно, – в голосе подчинённого сквозь слёзы зазвучало ожесточение. – час назад из Бутырки привезли троих бандитов из банды Креста, пусть они займутся Чагановым, а то наши тычки для… как с гуся вода.
– Нет, сам пока пытайся его расколоть… и без мордобоя, – в голосе комкора послышалась неуверенность. – тут я должен с наркомом согласовать. Ты уже слышал, что жена у него отравилась?
– Женя? Как? Почему?
– Да хрен её знает. – Досадливо отмахивается Фриновский. – Ежов расклеился, а на пленуме непотнятно что происходит. Неизвестно чья в конце концов возьмёт, поэтому поосторожней тебе надо…
– Как же поосторожней? Не простит, ведь, мне Чаганов если их сторона возьмёт!
– А мне думаешь лучше будет? – Кричит комкор. – Мы одной верёвкой связаны. В общем так, оставь этих бандитов на крайний случай: если начальству нашему дадут по шапке, то подсадишь их в «воронок» к Чаганову и отошлёшь его отсюда подальше. Понял меня?
Люшков согласно кивает и в этот момент раздаётся звонок телефона.
– Фриновский слушает…секунду. – Зажимает рукой микрофон (и подчинённому). – Давай, давай… на службу, быстро.
Тот неохотно снимает со спинки рядом стоящего стула поясной ремень и бредёт к двери.
– … да, товарищ Косиор… пьёт на даче… есть время, буду через полчаса.
Быстро одевшись, Оля направилась прямо к тропе, по которой недавно прошёл дозор, пересекла её, прошла дальше на десяток метров до прибрежных кустов, повернула и двинулась вдоль них, вернулась к воде метрах в ста правее. По песчаному берегу пошла к начальной точке, выходя из воды и входя в неё снова, сделала пару ложных входов – выходов: получилась классическая петля для сбивания собаки со следа. Повторила путь в обратном направлении, сошла с «петли» и тщательно обрызгала землю из небольшого бутылька, оставляя за собой лёгкий запах керосина. Углубившись в кусты, остановилась, достала из кармана небольшой бумажный пакетик и высыпала его содержимое, каенский перец, в траву.
Затем уверенно прошла сквозь небольшую рощицу и безошибочно вышла к закрытым воротам усадьбы Мещерино, погружённой в темноту. Небо затянули чёрные тучи, верхушки деревьев закачались от поднявшегося ветра, поэтому, особо не прячась, Оля перемахнула через ажурную железную ограду и подошла вплотную к дому. Прислушалась, обошла его вокруг – всё тихо, если не считать богатырский храпа, раздававшегося из открытого окна маленького флигелька неподалёку, похоже – смотритель дачи умаялся за день. Стремительно взлетела по пожарной лестнице, мягко ступая по железной крыше, осторожно подобралась к закрытому слуховому окну прислушалась и заглянула внутрь.