– Пусть он на следующем заседании выступит, – Постышев подался вперёд, тыча указательным пальцем на Фриновского. – Обскажет всё и заявит, что он не согласен с решением прокурора и что свидетель – липовый.
– Вы меня в свои интриги не впутывайте, – разозлившийся комкор выливает себе в рюмку остатки водки из графина. – мы как договаривались? Моя задача – не допустить того, чтобы Сталин с Ворошиловым ЦК не разогнал. Так же, Станислав Викентьевич?
– Тоуарищ Фриноуский, я посмотрю, на дуух стульях уседеть хочет? Не получится. У туоём положении. За смерть наркома унутренних дел кто-то должен отуетить…
Эйхе и Хрущёв быстро переглянулись, Фриновский залпом выпивает стопку и резко ставит её на стол.
– Так что ты не рыпайся, Михаил Петрович, – Постышев встряхивает пустой графин. – выскажешь, так сказать, своё мнение…
– Вы моё мнение, товарищи, знаете, – вступает в разговор, молчавший до этого, Розенгольц. – все эти интриги, нерешительность и трусость до хорошего не доведут. Надо убирать Сталина. Без него все эти Кировы и Ворошиловы – ничто… пустота. Струсил в тридцать четвёртом Зиновьев, слишком близки мы с ним были, а я предлагал… одновременно в Ленинграде и Москве ударить. Себя предлагал… когда ещё Сталин один в Кавалерский корпус кино смотреть ходил…
Глаза Хрущёв округлились, Фриновский уставился на хозяина квартиры, как будто впервые его увидел.
– Что ты сейчас то предлагаешь? – Раздражённо прерывает Розенгольца Рудзутак.
– А то и предлагаю… похороны послезавтра на Новодевичьем кладбище. Сталин должен быть. Спрятать оружие среди могил не составит труда. Михаил Петрович узнает подробности: во сколько приедет? Где будет стоять охрана?
– Не будет его на кладбище. – Быстро отвечает Фриновский.
– Не будет, это верно, – соглашается Постышев. – он в ваш клуб приедет прощаться. Я – в похоронной комиссии. Постоит у гроба пять минут и уедет.
– Кто с ним у гроба стоять будет? – Глаза Розенгольца блеснули в сумерках.
– Каганович и ещё двое кто-то, не помню. – Трёт лоб Постышев.
– Погодите, товарищи, погодите! – В гостиной загремел голос Пятницкого. – О чём вы говорите? Я категорически против! Пора прекращать эту кровавую вакханалию. Заговоры, процессы, убийства, расстрелы… Неужели не ясно, что на на убийство Сталина они ударят наотмашь? Даже разбираться не станут.
– Я тоже протиу, – Косиор резко повернулся к Розенгольцу. – надо продолжать нашу линию: добиуаться большинстуа в ЦК и менять оппортунистский курс нынешнего рукоуодства. А их самих – под суд!
– Правильно, тоже за это, согласен… – собравшиеся согласно закивали, хозяин угрюмо промолчал.
– На этом усё! Решено. Расходимся по одному.
– Я – первый! – Облегчённо выдыхает Хрущёв.
Через пять минут в комнате остаются четверо: Розенгольц, Фриновский, Постышев и Косиор.
– Зачем ты при них заговорил? – Недовольно выпалил Постышев.
– Нарочно, – хозяин закрывает тяжёлые шторы и включает свет. – а то, я смотрю, некоторые уже завиляли хвостом. Назад дороги нет – мы все на тайном собрании обсуждали покушение на Сталина. Точка.
– Только не уыйдет так, что Никитка сейчас же побежит к Сталину?
– А тот ему вопрос: что ты вообще делал в такой компании? – Усмехается Розенгольц. – Да и не дурак он, понимает, что его слова никто из нас не подтвердит. Прослушка в наших домах не ведётся, так Михаил Петрович? (Тот кивает головой). Ну так как, товарищ Постышев, сможешь меня включить в одно время со Сталиным?
– Смогу, своя рука – владыка…
– А с вас, Михаил Петрович, пистолет, – хозяин квартиры испытыюще смотрит на застывшее лицо комкора. – передадите мне в зале.
Тот молча кивает головой.
Фриновский быстро выходит из подъезда, выскочивший с переднего сиденья машины сержант госбезопасности распахивает перед ним дверцу ЗИСа, почти перекрывшего узкий проезд со стороны улицы Герцена.
– На Ближнюю дачу. – Комкор поворачивается к сидящему рядом порученцу и говорит, понизив голос. – Ты помнишь, Петя, о чём мы утром говорили когда из Кремля шли?…
– Помню, Михаил Петрович.
– … Завтра, – смотрит на часы. – нет уже сегодня вечером, всё должно быть готово.
– Понял. Сделаю.
Москва, Кунцево, Ближняя дача.