— Встать!.. Смир-р-но!.. — Повернувшись к бригадному комиссару, глубоко вдохнув в себя воздух, он и сам тут же онемел: узнал в нем Жилова, своего бывшего начальника политотдела дивизии, затем войсковой группы генерала Чумакова, с которыми принял боевое крещение. Крупное открытое лицо Жилова, которого Миша помнил полковым комиссаром, неузнаваемо изменилось от украшавших его пышных усов и от старивших морщин, легших лестничкой на лбу и вразлет от носа на щеках. Да еще багровый шрам от уха до челюсти…
Справившись с растерянностью и волнением, Миша по-уставному продолжил:
— Товарищ бригадный комиссар! Коллектив редакции газеты «Смерть врагу» проводит очередную летучку! Докладывает дежурный по редакции старший политрук Иванюта!
— Почему же без повязки? — со смешком спросил Жилов.
— Я дежурный! — смущенно откликнулся от стола Васильский, повернувшись к двери другим боком, чтоб видна была красная повязка на его рукаве.
— Ну вот, не сговорились! — Жилов уже откровенно засмеялся. — Хвалю за находчивость, товарищ Иванюта. — И вдруг, посерьезнев, стал молча всматриваться в Мишино лицо. — Что я вижу!.. Старший политрук с бакенбардами?!
— Так точно, товарищ бригадный комиссар! — радостно воскликнул Миша. — У вас — усы, у меня — бакенбарды!
— Не ожидал, — сумрачно сказал Жилов, будто не расслышав последней фразы Миши. — А я полагал, что ты вполне серьезный, деловой парень. Орденоносец ведь…
В комнате стало так тихо, что все услышали, как за окном взвизгнула Катя и сердито сказала:
— Аркаша, не приставай, а то твоему начальнику пожалуюсь!
— А ты кому будешь жаловаться, если я прикажу сбрить баки? — насмешливо спросил у Иванюты Жилов. И, посерьезнев, строго произнес: — Сейчас же сбрить! Немедленно! И доложить!
Тяжело вздохнув и почувствовав, как вспыхнуло его лицо, Миша подавленно ответил:
— Есть, немедленно сбрить баки! — не одеваясь, он под смешок газетчиков стремительно выбежал из дома секретариата редакции.
А Жилов, посматривая на собравшихся на летучку журналистов, уже со спокойной усмешкой спросил:
— Есть еще среди вас гусары?..
— Никак нет, — ответил за всех старший батальонный комиссар Панков. — А Иванюта — моя вина…
— Не понимаю! — перебил его Жилов. — Никак не вяжется: в боях держал себя Иванюта молодцом! Смело ходил в атаки, много раз смотрел смерти в лицо, и вдруг такое пижонство! На царского гусара, видите ли, захотелось ему походить!
Услышал бы Иванюта слова похвалы бригадного комиссара, не стал бы жалеть о своих баках, которые почти со слезами сбривал в соседнем доме, сгорбившись над столом перед круглым зеркальцем…
За это время старший батальонный комиссар Панков, придя в себя от неожиданного появления нового начальника политотдела армии, представился ему сам и представил сотрудников редакции, рассказал, что коллектив радуется особенно последнему номеру газеты, для которого старший политрук Иванюта добыл богатый содержанием материал. При этих словах появился и сам Иванюта, уже успокоившийся, но еще таивший обиду и необъяснимый стыд. Он бойко доложил бригадному комиссару Жилову о выполнении его приказания и сел в углу комнаты, прячась за спины товарищей. Жилов, никак не отреагировав на похвальбу редактора газеты, начал разговор, казалось, издалека, глядя на всех острым, требовательным взглядом. Он, раздевшись, уже сидел за столом.
— Я бы просил вас всех, товарищи газетчики, уяснить себе и помнить одну истину, которая касается нас с вами и всей Красной Армии… Мне запомнился разговор в первые дни войны с одним умнейшим человеком… с генералом Чумаковым Федором Ксенофонтовичем… Товарищ Иванюта его знает.
— Жив генерал Чумаков?! — Иванюта встревоженно выглянул из-за чьей-то спины.
— Жив, хотя не уберегся от немецкого железа. Был тяжело ранен… — И бригадный комиссар продолжал: — Так вот, мы тогда с генералом Чумаковым размышляли над тем, как себя в нравственном отношении чувствуют фашистские вояки, вторгаясь на чужую территорию и бесчинствуя на ней. И пришли к выводу, что у ослепленного националистическим угаром врага был довольно высокий моральный дух, ибо перевес в силах был явно на его стороне… Но высокий боевой дух бывает и у волка, у другого хищного зверя, когда он настигает, а тем более терзает свою жертву… А на чьей стороне в такой ситуации нравственное превосходство?.. С первого часа войны и до сих пор и до конца войны оно было и будет на нашей стороне, ибо мы защищаемся от алчной фашистской агрессии. На нас напали, мы защищаемся, обороняем свою землю, свою свободу, свое первое в мире социалистическое государство. И каждое наше печатное слово, как и устное, произнесенное партийными и комсомольскими работниками в окопах, должно укреплять и возвышать моральный дух советского воинства. Сегодняшний номер вашей газеты показал в этом важном деле образец, но в нем… не соблюдена разумная дозировка в количестве ударного, нравственного, активного материала.