Машина свернула со 2-й Извозной в заснеженный двор, и Миша понял, что они подъехали к дому Ирины.
— Как быть с продуктами?! — смятенно спросил он у Васильского. — Не возьмет же!
Васильский тоже заколебался:
— Может, захватишь их, когда приедем вечером?
Между тем Ирина вышла из кабины грузовика и, обращаясь ко, всем вместе, сказала:
— Вот дверь нашего подъезда. Квартира на третьем этаже, слева… Жду вас к концу дня.
Всмотревшись в усталое лицо Ирины при дневном свете, Иванюта заметил густые тени под ее глазами и вдруг решился:
— Ирина Федоровна, пожалуйста, возьмите вот это! — Он достал из-под брезента увесистый вещмешок и протянул ей. — Мы приедем голодные, а тут еда. Распоряжайтесь всем по своему усмотрению… А мешок — имущество казенное — вернете мне.
Ирина ничего не ответила. Взяв дрогнувшей рукой мешок, скрылась в дверях подъезда.
…Перед вечером, поставив полуторку во дворе, они поднимались на третий этаж с некоторой неуверенностью — ведь шли в квартиру генерала. Васильский нес сумку с продуктами, которые припас было для своей семьи. Но никого не застал дома — жена с сыном и соседи по коммуналке эвакуировались из Москвы. Шофер Аркаша тоже был в расстроенных чувствах: его довоенное шоферское общежитие оказалось снесенным немецкой фугаской. Только Иванюта поднимался по ступенькам в добром расположении духа, так как сделал в военторге все заказанные ему покупки.
Договорились не задерживаться долго у Чумаковых. Васильский сфотографирует Ирину в домашней обстановке, попьют чайку и покинут Москву. Все были уверены, что мать Ирины конечно же не отпустит ее на фронт. Да и сами сомневались — стоит ли везти в редакцию на корректорскую работу дочь прославленного генерала. Там ведь условия нелегкие, а войне конца-краю не видно.
Дверь им открыла Ольга Васильевна — мать Ирины. В коричневом платье, с уложенными волосами, она выглядела очень моложаво: ее большие темно-синие, светящиеся приветливостью глаза с гнутыми бровями над ними, белозубая улыбка — весь ее привлекательный домашний облик свидетельствовал о радушии. В прихожей сняли свое зимнее одеяние, затем вернулись на лестничную площадку и старательно обмахнули с валенок снег. Ольга Васильевна предложила всем мыть руки.
Иванюта первый вошел в ванную комнату со сверкающими кафелем стенами, а Васильский и Аркаша понесли на кухню продукты, уговаривая Ольгу Васильевну не отказываться от гостинца.
Миша уже взялся за вафельное полотенце, когда к нему заглянула Ирина и спросила:
— Моя помощь не нужна?
Оглянувшись на знакомый голос, он застыл в оцепенении: это была совершенно другая Ирина! Еще краше той, которую он десятки раз с тихим восторгом рассматривал на фотографии! Нежное, точеное лицо, короткая прическа волнистых волос, огромные синие глаза, глядевшие, казалось, в самое сердце.
— Что, опять не похожа? — с милой непринужденностью бархатным голосом спросила Ирина. — Правда, и у нас освещение не ахти какое, но разглядеть человека можно. — Она взяла Мишу под руку, повела в кабинет, служивший и столовой.
Миша ошалело оглянулся на шкафы с книгами, закрывавшие стены, на картины и фотографии в простенках и послушно уселся в кресло, к которому его подвела Ирина.
— С ума можно сойти, — непроизвольно, но вполне внятно прошептал Миша. — Ничего подобного никогда не видел.
— Вы имеете в виду Мики? — Ирина указала на крупную, пепельного цвета кошку ангорской породы, лежавшую на ковре у кадки с фикусом.
Уловив в голосе девушки иронию, Миша перевел на нее несмелый взгляд и увидел, что лицо ее сияло нежной загадочной улыбкой, а в глазах, смотревших как бы чуть свысока и снисходительно, все-таки плескалось молодое озорство и слабо скрытое доброжелательство. И гордый поворот головы с чуть приподнятым подбородком.
От потерянности, слепящего и дурманящего восторженного чувства Миша не знал, что делать со своими руками и ногами в неуклюжих валенках, куда устремить взгляд.
Ирина же как бы наслаждалась его потрясенностью и смятением, видимо вспоминая разочарование, которое уловила в глазах Миши сегодня утром, когда он знакомился с ней — чумазой и сонной.
Заметив рядом с фикусом несколько почтовых бумажных мешков, Миша, чтобы хоть что-нибудь сказать, неожиданно для самого себя спросил:
— А в мешках почта?