— Да, письма с фронта! Вы же напечатали в газете мой домашний адрес.
Миша вдруг будто увидел огневую позицию минометчиков, которые писали первое письмо Ирине, вспомнил своего дружка Колодяжного и, кажется, обрел способность мыслить с большей уверенностью.
— А от капитана Колодяжного было письмо? — настороженно, со скрытой ревностью спросил он.
— Не помню такого… Писем очень много! Я вынуждена раздавать их для ответов нашим девушкам… — Ирина умолкла, заметив, что Иванюта устремил на нее горящий, полный отчаяния взгляд.
— Ирина Федоровна… — прошептал Миша.
— Зовите меня Ириной…
— Ириша… Можно, я вам тоже буду писать письма?
— Так вы же меня с собой забираете! — встревоженно изумилась Ирина.
— Вас мама, наверное, не пустит на фронт.
Последнюю фразу услышала Ольга Васильевна, несшая к столу вместе с Васильским и Аркашей тарелки с закусками.
— Почему это я не пущу ее? — улыбчиво спросила она. — Пусть едет! Сейчас весь народ воюет.
«Пропал гвардеец Иванюта! — с восторгом в сердце мысленно воскликнул Миша, вспоминая при этом, что в редакции газеты „Смерть врагу“ он единственный холостяк. — Быть тебе, Михайло, зятем генерала Чумакова! Иначе — не жить!..»
А когда возвращались в редакцию — путь был мучительно трудным, ибо по Ленинградскому шоссе нескончаемым потоком шли войска — пешие, в большинстве лыжные батальоны, ревели моторами танки, тягачи с пушками на прицепе, «катюши», — Мишу больно полоснула по сердцу мысль, от которой стало стыдно: «Как это я могу мечтать о своем личном счастье, когда впереди еще целая война?..»
Но так уж устроен человек: он всегда в молодости верит в счастье и надеется на будущее. Верил в будущее и Миша Иванюта: не сомневался, что выстоит Москва и никому — ни ему, ни Васильскому и никому другому, кто стал в боевой строй, — нет пути назад.
Миша замерзал в кузове грузовика рядом с угрюмым старшим политруком Васильским. Ирина Чумакова, взволнованная ждавшей ее впереди неизвестностью, ехала в кабине, вслушиваясь в разухабистый говорок шофера Аркаши, который изо всех сил старался ей понравиться. В сторону Солнечногорска текла река войскового люда и боевой техники. Верилось, что вспять она не потечет, но потекут еще реки крови, прежде чем взойдет солнце победы.
