Бабушка приоткрыла дверь, держа её пока на цепочке. «Сантехник» показался ей настоящим: у него была грязная спецовка, черный промасленный ящик с инструментом и вёл он себя шумно и вызывающе, — грабитель так никогда бы не поступил, решила она и впустила его.
Деловитой походкой он прошёл в туалет и принялся за изучение труб. Бабушка за его спиной продолжала причитать, что у них не течёт.
— Да вы, бабуля, и не увидите. Бывает, течёт прямо по трубе вниз. На полу всё сухо, а внизу потоп. Не нравятся мне ваши трубы. Старые и потеют они сильно.
— Потеют? — переспросила старушка.
«Сантехник» принялся читать ей лекцию о том, насколько опасен конденсат на трубах.
К этому моменту негласный вход в соседнюю квартиру был уже осуществлён.
Уходя, «сантехник» предупредил старушку, что после устранения течи он ещё раз зайдёт к ней, чтобы проверить герметичность системы.
— Да, да, конечно, проверяйте. Я целый день дома, — успокоилась бабушка.
В квартире Погосьянца было обнаружено два примитивных тайника. Со стороны задней стенки холодильника в нишу компрессора была вложена стопка сторублёвых купюр в целлофановом пакете, а в батарейном отсеке двухкассетного японского магнитофона находились несколько катушек проявленных негативов. Связавшись по рации с коллегами, плёнки аккуратно выбросили в окно, где их так же аккуратно подобрали и немедленно увезли на копирование.
К трём часа дня, когда негативы вернулись в свой тайник, осмотр квартиры был закончен, а «сантехник», как и обещал, еще раз позвонил в дверь к соседке. Во второй раз бабушка впустила его, как родного, — следопыты Грибина тихо покинули лестничную клетку.
Как и предполагал Грибин, на отпечатанных с негативов фотографиях в самых откровенных позах красовались любовницы Погосьянца. Большинство снимков было сделано в квартире и лишь некоторые на природе. Просматривая по порядку фотографии и, невольно оценивая сексуальную привлекательность некоторых девиц, Грибин, наконец, наткнулся на серию снимков с изображением Шадриной.
Фотографии произвели на него мрачное впечатление. На одном из снимков мужчина, лицо которого не попало в кадр, держал Шадрину за волосы, запрокинув ей голову и приставив к её горлу нож. На другой фотографии она предстала уже с петлёй на шее, причём, судя по выверту её головы, верёвка была натянута достаточно туго. Остальные снимки так или иначе варьировали тему смерти от ножевого удара или удушения: пакет на голове, нож, приставленный к спине, босые ноги на табуретке…
Судя по выражению лица жертвы, фотографии носили имитационный, игровой характер. Но кто знает, чем иногда заканчиваются игры? Однако, самое тревожное заключалось в другом: эти фотографии, без сомнения, могли быть с успехом использованы для шантажа Марины, а в роли шантажиста мог выступить вовсе не Погосьянц, а более опытный игрок. Конечной целью возможного шантажа являлся, конечно, сам Шадрин. Грибин быстро нарисовал в своём профессиональном воображении одну из реальных схем шантажа: скомпрометировав Марину, у противника появлялась возможность воздействовать на самого Шадрина. Ему могли угрожать оглаской порочных связей Марины, что, по замыслу шантажистов, поставило бы его на грань увольнения из КГБ. По своему опыту Грибин знал, насколько часто ЦРУ в своих оперативных комбинациях прибегало к этому приёму. Хорошо изучив бдительную кадровую политику советских органов госбезопасности, американцы при вербовке разыгрывали простой психологический этюд, построенный на том, что для многих попавших в затруднительное положение молодых офицеров страх быть уволенным из Комитета порой заглушал все остальные страхи. Неужели так просто им удалось склонить Шадрина к измене? Почему нет? В 34 года он был майором, заместителем одного из самых важных отделов, так что страх резкого обрушения карьеры мог сыграть свою роль.
Однако, некоторые детали никак не укладывались в эту схему. Во-первых, сами плёнки. Если допустить, что Погосьянц работал по заданию условного дяди Сэма, то эти негативы хранились бы другими людьми и в другом, более надежном месте, чем магнитофон в его квартире. Это очевидно. Быть может, это был не профессиональный, а личный, самопальный шантаж Погосьянца? В чём тогда его смысл, если допустить, что его инициатор действовал, дай Бог, в одиночку? И в эту секунду другая мысль пронзила Грибина. А что, если это не все фотографии? Передав заказчику основной массив материалов, Погосьянц мог просто утаить часть плёнок, оставить их себе на память. С этой версией тоже придётся считаться, подумал Грибин, решив, что на данном этапе о найденных уликах ставить в известность Жечкова не целесообразно. Пока сохраняется вероятность, что Погосьянц мог быть задействован в операции одной из зарубежных разведок, гражданскому следователю об этом знать не стоит. Пусть каждый роет под хирурга со своей стороны, решил он и распорядился соединить его с Жечковым.