Дежурный по КГБ захлопнул папку и по заведенному порядку, откланявшись, вышел.
Андропов вновь посмотрел на Грибина. Тот все еще переваривал услышанное.
— Нашелся все-таки. А мы с ног сбились, — как-то по-простому, по-деревенски сказал Андропов.
Грибину на мгновенье показалось, что вот сейчас вся его судьба сделает обратный счастливый оборот, что Андропов вот-вот скажет: «Это, конечно, меняет все дело».
Однако, он этого не сказал. Судьба теперь уже бывшего начальника Первого отдела Второго Главного Управления была решена пятнадцать минут назад и вынесенный вердикт пересмотру не подлежал. Все, что произойдет дальше с делом Шадрина, Грибина уже не касалось, и Андропов задержал его в кабинете лишь в знак уважения к его прошлым усилиям в поисках пропавшего сотрудника Комитета.
Вот, пожалуй, и все.
— Я могу идти, Юрий Владимирович?
— Всего хорошего, Анатолий Петрович. И успехов вам на новом поприще!
— Спасибо, спасибо, Юрий Владимирович!
Первой пресс-конференции Шадрина, состоявшейся в посольстве СССР в США, программа «Время» уделила целых 15 минут эфира.
Шадрин предстал в ней молодым, загоревшим мужчиной в хорошей физической форме. Хотя, судя по его рассказу, последние 40 дней он провел в заточении.
В этот вечер Грибин и Жечков смотрели резонансный выпуск программы «Время» вдали друг от друга, и каждый воспринимал увиденное и услышанное по-своему.
К его глубокому сожалению, связанный подпиской о неразглашении, Жечков не мог поделиться с женой возмущением по поводу той чуши, которую нес Шадрин на пресс-конференции. Глядя на этот телеспектакль, он лишь громко усмехался и мотал головой. Начать хотя бы с того, что Шадрин на голубом глазу утверждал, будто был похищен с женой с болгарского курорта Золотые Пески, где он, якобы, отдыхал вместе с семьей. Но Жечков-то знал, что ни в какой Болгарии тот 19 мая не был. В меру своего понимания ситуации Жечков сделал вывод, что, скорее всего, беглый офицер КГБ по какой-то причине решил вернуться в СССР, а власти из этого сделали громкое идеологическое шоу.
«Чекистские штучки», — махнув рукой, вывел для себя Жечков.
Грибин же как человек более изощрённый в своих выводах оказался более проницательным. Во всем увиденном он усмотрел другой контекст. По его мнению, с высокой степенью вероятности, побег Шадрина мог быть инспирирован самим КГБ с целью полного дезориентирования противника относительно принятых в советской разведке систем шифрования. А пропагандистское шоу с «возвращением блудного сына» являлось лишь довеском, вишенкой на торте. Однако, приняв эту версию как наиболее вероятную, он должен был смириться с тем, что его, Грибина, не поставили в известность об этой операции. Как ни прокручивал он в уме эту ситуацию, а получалось, что ему не доверяли. Хорошо, — думал он — допустим, того требовала конспирация. Но я же не последний человек в КГБ. Какого хрена я 40 дней с высунутым языком бегал, прикрывая жопу Комитету? Погубил этого архивариуса…
Грибин снова и снова взвешивал разные версии и решил, что, все-таки, это была глубокая операция КГБ. Только в этом случае Шадрин мог так запросто вернуться. Уж Грибин то знал, что в случае настоящего побега, да еще при содействии ЦРУ, Шадрина, как бы тот не раскаивался, ждала бы вышка.
Больше к этой теме Грибин никогда не возвращался.
Комитет, который после 40 лет его преданной службы, не доверял ему, перестал для него существовать.
1 сентября, шагая на старости лет вместе со школьниками, ему предстояло выйти на новую для него работу в качестве заместителя директора всесоюзного объединения «Международная книга». Работа была интересная. В его ведении были валютные контракты на переводы и издания в СССР прогрессивных западных писателей. Среди руководящего коллектива объединения оказалось много его знакомцев, а двое из них когда-то даже были его подчиненными.
С 10 июля ушедший в отпуск Жечков безуспешно пытался дозвониться «Федосееву» по поводу пригласительных билетов на открытие Олимпиады. Однажды «Федосеев» сам похвалился ему, что с билетами проблем не будет, что там «все схвачено нашими ребятами». Но теперь, когда Геннадий вспомнил об этом обещании, телефон чекиста предательски молчал.