Пробуждение было резким, но плавным, словно вагон СВ на полном ходу вдруг остановился, а он находился в мягком диванчике. Тоже понятно, отчего. Во сне он почувствовал, как тело кольнуло, не больно по сравнению с предыдущими ударами, но чувствительно.
И вот он находится наяву. Вагон был явно арестантский, но, похоже, не общий, а плацкарт, для особо важных арестантов. Много решеток, конвоиры с винтовками и без оных, и ты решетчатом купе.
Но чисто, без табачного дыма, спертого воздуха и заключенных. А вот и знакомое лицо!
- Здравствуйте, Леонид Михайлович, - поздоровался он с замнаркомом с явным трудом, все таки сволочи местые нквдешники, так побили! Они не то, чтобы были близко знакомы, но неоднократно встречались по совместной работе. В первый раз при встрече Заковский был прямо-таки обалдевшим. То есть по своей должности он знал, что в аппарате появился великий князь. Воля Хозяина была законом, как объективной реальностью, тут ничего не сделаешь. Но еще и работать вместе с настоящим Романовым! Как тут хотя бы не поговоришь! Ну и он был не против перекинуться парой слов. Потом опомнился: - или, гражданин заместитель наркома, теперь уже только так?
Заковский слабо улыбнулся:
- В зависимости от текущего положения, Сергей Александрович, но пока, в пути, можно и так. Как вы себя чувствуете?
Попаданец слегка посмотрел на него, буквально мазнул взглядом. Ведь объективно страшный человек, один из помощников Ежова в годы Большого Террора. И потом, когда его расстреляли при И.В. Сталине, ведь не реабилитировали ни во второй половине ХХ века, ни в XXI столетии. А вот не вызывает неприятности. Ежов да, а Заковский нет. Черт его знает. впрочем, он не суд!
- Еще не знаю, - тоже улыбнулся Сергей Александрович, продолжил: - хотя тело намекает, что били меня сильно и квалифицировано. Даже говорю теперь с трудом.
- Выздоравливайте! - поощрил Заковский, - у меня есть информация, что ваш хотят услышать товарищ Чкалов и даже товарищ Сталин!
Попаданец сделал соответствующую физиономию, мол, радуюсь и трепещу, сам дорогой И.В. Сталин! А про себя подумал, что все-таки выходит вариант, когда арестовали его неизвестно по какой причине. По чьему приказу понятно – Хозяина, а вот почему, будут допытываться.
Мужайтесь, товарищ Романов-Советский!
Глава 21
В столицу нашей Родины город Москву арестантский вагон пришел вместе с поездом примерно зимним вечером. Как раз пик суток, трудящиеся наполнили трамваи и немногочисленные автобусы, мн-э, троллейбусов, кажется еще не было. Ой, метро есть, пусть еще и маленький.
Впрочем, все это голимые фантазии, он ока хоть и важный, но арестант и его проведут в ведомственном «воронке» в какую-нибудь тюрьму, скорее всего, опять Лубянку. И там либо будут бить, либо мытарить, но ничего хорошего ждать не приходится.
Напоследок Лев Михайлович Заковский многозначительно пожал руку. Говорить было нельзя, слишком было много незнакомых и полузнакомых людей. И ничего, что они тоже из НКВД, заложат быстро. Честно говоря, и руку пожимать Заковскому тоже было нельзя, ведь великий князь был арестант.
При этом даже если его оправдают, но нквдешнику все равно вменят вину это рукопожатие. Такова текущая жизнь, ничего не поделаешь. Хотя самому Леониду Михайловичу было уже все равно. Слишком много наложилось грозных признаков опалы. А с его должности не спрячешься, не скроешься. И даже в тюрьме не отсидишься, как некоторые армейские генералы. Только расстрел.
А Сергей Александрович решал свои проблемы. Надо было вылечиться после избиения в Мурманске. И ничего, что его избили не за что, можно сказать, узаконенное хулиганство. Все равно, если накажут, то неза незаконную причину, а за избиение без разрешения сверху.
И, кстати, ехал он не в больницу, пусть и в тюремную. Заковский многозначительно посоветовал. Сначала надо было показаться в тюрьме, чтобы тюремные работники, в том числе местный фельдшер, врач еще будет вряд ли даже в Москве, официально подтвердили факт избиения и направили в свою больницу.
А там уже можно лечиться. Или, - подумал попаданец, - скорее отлежаться. Медицина то в ХХ веке еще та.
Впрочем, можно подумать, кто-то будет его спрашивать. Как положено направлять, так и было сделано. Сначала «воронок» направился в Лубянку, в особый сектор для провинившихся высокопоставленных чиновников, что политических, что уголовников. Там пожилой надзиратель выделил камеру, оценил степень побоев, даже не поинтересовавшись, кто и где его бил, запросил тюремного фельдшера – толстенького, низенького мужчину. Тот был еще более краток, хотя и циничен: