Никаких! И я отчаянно помчался…
Через двадцать минут вернулся… Доброй бабушке пришлось, охая и причитая, собственнолично провожать меня!
Воодушевившись многообещающей фразой директрисы «Познакомитесь с нашими девушками…», я помчался через площадь… На сей раз расстояние не показалось мне особенно близким, ковылять по обледенелым каменьям, вбитым в землю, как расшатанные корневые зубы, запинаясь об иноземцев, просящих их сфоткать - особенно удобным, пейзаж – особенно красивым… Пентаграммы на башнях, глыба Мавзолея… - хотя рядом соборы, золотые купола, двуглавые орлы, недавно размурованные иконы над воротами. Тут никакой Фоменко не нужен - для смелых гипотез и временных смещений: элементы культа языческого, а главное – псевдорелигия вместо религии подлинной, созданная «с нуля» всего за несколько десятилетий, и какая тотальная… и для большинства - никакого удивления! Как и сегодня. Посредине площади разворачивают какой-то ярмарочный балаган (десятки фур на брусчатке Васильевского спуска!), по бокам коего уже выставлена торговля для иноземцев: розовыми ушанками с советскими кокардами, карикатурными будёновками, матрёшечками и лапотками уменьшенными, яйцами с соборами, блинами, сбитнем, а ещё кока-колой и гамбургерами. Поют и пляшут в двух шагах от Мавзолея, в трёх от лобного места. Всеядная, как свинья, пост-мульти-культура… Впрочем, он и Грозный, повелевший построить собор, был противоречивой личностью почище этой культурки… Но собор есть – и какой! – он всё венчает, под его сенью…
Я вошёл внутрь и сразу налево – в каморку (тоже со стрельчатыми сводами!), отделённую дверью с надписью «Служебное помещение».
Девушки пили чай и смотрели телевизор. Я представился и начал было с прибаутками повествовать о своих приключениях в треклятой бухгалтерии… На меня уставилось несколько пар глаз с таким выражением, как бывает у коровы, если ей пытаться показывать фокусы. Наконец, самая набыченная и самая старшая по чину и по возрасту обладательница глаз и морковной куртки полностью выглянула из-за шкафа на меня и странным тоном произнесла: «Вы к нам работать, Андрей… или просто так?!» - словно корова лягнула! Сомненья нет: она пьяна! «Я же сказал: работать», - спокойно сказал я. «Так знаете, Анд-рей…» - она даже икает! Алексей, спокойно подсказал я. «Знаете, Андрей… у нас тут вам не…»
Тут влетела Наташа. По двум словам она поняла, что происходит и сразу сориентировалась. «Мы уже знакомы с Алексеем, меня просили ввести его в курс дела!» - и потащила меня за рукав. По двум словам я всё понял, кто она. Единственный вменяемый человек. Хиповато-небрежная герла, в очках и растянутом вязаном свитере, интеллигентско-компанейская, тоже, наверное, любящая пригубить портвешу, а может, и столь же тривиальные тр… и тр… Тра-та-та, везём кота и т.д. Чем-то она даже весьма напомнила… двадцатилетнюю Наталью Ключарёву! Но Ключарёвы, конечно, не клонируются в хипушках и экскурсоводшах, их на всей Евразийской равнине поди раз-два и обчёлся.
Мы поднялись опять наверх (было её дежурство), тут она кое-что рассказала, но больше о храме, чем о коллективе. «Старшая просто подшофе, не парься!» - ага, как рукой сняло! От неё тоже вблизи разило прогорклым вином – как тем самым дешёвым портвейном. За пятнадцать минут я так задубел и вспомнил запах молодости, что не знал, как и смыться. Надо было ещё забежать – с этого момента я начал исключительно бегать по главной российской площади – в бюро пропусков.
Настроение было ещё хуже, чем вчера – хотя вчера казалось, что хуже быть уже не может, что самое отвратное позади… Если они ещё за воротник закладывают… Страшно и представить картину будней в деталях.