Павел Емельянович тщательно скрывал причину, приведшую к преступлению. Всплыви она, и тогда была бы раскрыта ложность его новой фамилии. Александру Сергеевну и маму Сару обвинили бы в пользовании фальшивыми паспортами. Затем началось бы новое расследование, вскрылся бы Багдад, прежняя фамилия Павла, карточный долг, его заинтересованность в смерти пострадавших...
Закрутилось бы такое, что не дай бог! Главное, что родственники погибших, которые никак не соотносили их убийцу с Багдадом и багдадскими историями, узнали бы правду, и у них возникла бы почва для кровной мести.
Ведь как поворачивалось дело? Из Багдада Павел Емельянович убегал не только из-за драки, но и чтобы сохранить свое состояние после крупного проигрыша в карты. Для этого менял место жительства и фамилию.
На данный же момент, когда нет больше Гебла, вопрос о проигрыше в карты закрыт. Значит, тот багдадский Павел, владелец аптеки, снова стал чистым человеком. Теоретически он мог вернуться назад и пользоваться отцовским именем! И никто ни в чем не обвинил бы его — ни по закону, ни по существу.
Но это при условии, если не обнаружится, что тот багдадский аптекарь и Диляков, убивший Гебла — это одно и то же лицо! В противном случае все изменится. Если убийцей является случайный кишиневский бродяга, то это одно дело, и совсем другое, если им стал старый багдадский враг погибшего. Узнав всю правду, в Багдаде убийство Гебла расценят как преднамеренное и вступят в силу законы кровной мести. Да еще родственники погибшего начнут с семьи Павла вымогать проигрыш.
Итак, чтобы избежать возможных рисков, семье Павла надо было немедленно из Бессарабии исчезнуть, а затем снова избавляться от запятнанной фамилии. И как можно надежнее!
Прощальное свидание
Смертнику полагалось последнее свидание с родственниками, и Павел Емельянович готовился к нему. Он думал, что предложить семье, как спасти ее отсюда, из-за решетки. Он понимал, что без него им придется туго. Не дай Бог, худо повернется дело, то житья им не будет, да еще от расплаты за его картежные долги они не сумеют отбиться...
Конечно, у него по всему свету еще оставались деньги — его законные мужские заначки. Не миллионные состояния, но не мало — с лихвой хватило бы на прожитье, да на то, чтобы выкрутиться из беды. И об этом Павел Емельянович тоже крепко размышлял. Но прежде надо было спрятать семью.
Мать не смогла к нему прийти, сестры не посмели, так что на прощальном свидании была только Александра Сергеевна. Бледная сидела в комнате, куда его привели. Да и он цветущим не выглядел: похудел, сделался низеньким. Дежурный у двери старался на них не смотреть, знал, что дня через два в отношении этого осужденного приговор приведут в исполнение, так что сейчас ему уже ничто не повредит, как и не поможет. Почему-то жалко было этого воспитанного, образованного, аккуратного человека. Он явно не был из низов, умел себя вести, не создавал никому проблем. Странно, что и такие субъекты попадают сюда. Так пусть же эти люди наговорятся вдоволь, наобнимаются…
Александра Сергеевна молчала, только крепилась, чтобы не заплакать, не терять время на истерики. Смотрела на мужа во все глаза, и это было красноречивее всех признаний в любви.
За горе, доставленное этой сильной женщине, поверившей ему, последовавшей за ним, Павел Емельянович ненавидел себя. Но ее бы это не утешило, так не стоило об этом и говорить. Это, в самом деле, было их последнее свидание, больше они никогда не встретятся. И надо было, пока они — семья, отдать последние распоряжения, а затем уж успеть сказать самое главное, сокровенное.
— Я давно знаю, Саша, что ты собиралась бросить меня, — Павел Емельянович сделал жест рукой, прося жену помолчать. — И это правильное решение. Потому что со мной ты пропала бы. Я очень виноват перед тобой, понимаю. Но все равно я не смог бы удерживаться от игры. Итак, о Багдаде забудь навсегда. Ни слова о нем! Никогда! Ни с кем, особенно с детьми. Не было нас там. Ты же помнишь, о чем говорят новые документы?
— Помню.
— Вот так и действуй. Вы всегда жили в Кишиневе. Ясно?
— Да.
— И я никакой не ассириец, а кишиневский еврей. Только не кривись.
Незаметно он вынул откуда-то — кажется, будто из густой шевелюры — дорогое обручальное кольцо с тремя бриллиантами по ободку, которое ему удалось сохранить, и во время разговора протирал его выпущенным поверх брюк концом сорочки. Затем зажал в кулаке.