Александр Глебович Ковалев лишь за первые месяцы войны разрядил сто авиабомб. Одну из них, чтобы не испачкать обмундирования, Ковалев обезвреживал в трусах. Инженер Петр Николаевич Коханенко, кандидат технических наук Горохов изобрели специальные инструменты, применили, освоили технические новинки при обезвреживании. Нельзя забывать, что некоторые бомбы фашисты вооружали хищными смертоносными сюрпризами, так называемыми элементами неизвлекаемости, которые унесли с собой много жизней минеров.
Самая тяжелая бомба, весом в 1400 килограммов, упала у гостиницы "Националь", как раз там, где теперь подземный переход. Бомбу даже выслушивали особым стетоскопом, искали часовой механизм. Она была быстро обезврежена.
Старые москвичи, наверное, помнят, как в начале войны на площади Свердлова, а позже в Центральном парке культуры и отдыха наряду со сбитыми самолетами была устроена выставка немецких бомб разного калибра — от мелких до огромных, весом в тонну. Каким потом, иногда и кровью была оплачена безопасность этих экспонатов с выпотрошенной взрывчаткой!
К концу января 1942 года военно-воздушные силы вермахта потеряли на Восточном фронте 6894 самолета, из них 4903 самолета безвозвратно.
I октября 1944 года на улицы Москвы выехали нормально освещенные трамваи, троллейбусы — предвестники конца войны. Прошло еще семь военных месяцев, и в дневнике Юрия Жукова "Крутые ступени" появилась запись:
"Опубликовано долгожданное решение. Начиная с поля часов 30 апреля в Москве отменяется затемнение. Вторые сутки подряд по радио почти непрерывно звучит веселая музыка. В перерывах дикторы передают радостные сообщения: в Берлине наши войска ведут бои в центре города; союзники идут к Мюнхену; в Австрии создано временное правительство…
11 часов вечера… Еду в центр поглядеть освещенную Москву. Ведь мы так долго мечтали об этом! Еще нет полуночи, но нетерпеливые москвичи досрочно срывают осточертевшие за четыре года шторы из плотной черной бумаги. Мальчишки жгут их во дворах. Ровно в полночь разом вспыхивают уличные фонари. Над входами в метро зажигаются малиновые буквы "М". Ослепительно сияют фары автомашин. Всюду толпы людей, гремит "ура!".
Пожалуй, не было в Москве другого дня, когда бы детские стихи Сергея Михалкова прозвучали так своевременно:
Отпала надобность во всех средствах затемнения, в тот день был сброшен и выцветший брезент с Кремлевских звезд. После 1408 ночей, когда столица не знала света, зажглись уличные фонари, засветились московские окна.
По странному совпадению, именно в этот день, 30 апреля, Гитлер покончил с собой.
Последняя пядь
Спустя четверть века после Московской битвы на даче маршала Г. К. Жукова звукооператор записывал на магнитную ленту его рассказ. Хозяин дачи сидел с Константином Симоновым в гостиной, в углу, под большой картиной Ю. Непринцева "Отдых после боя"; в картине легко угадывается эпизод из поэмы "Василий Теркин".
— На участке 16-й армии немцы в общей сложности ввели в дело более шестисот пятидесяти танков. Причем в первом эшелоне сразу бросили против армии Рокоссовского такую махину!.. На его участке, я вам прямо скажу, были моменты тяжелые. Фронт иногда выгибался дугой, и казалось, вот-вот может случиться непоправимое, фронт будет прорван. Но нет! Фронт выдержал! Для того чтобы укрепить это самое опасное для нас направление — армию Рокоссовского, — мы перебрасывали все, что было можно, с других, соседних участков. Брали из центра фронта, где противник был менее активен и, по существу, вел сковывающие действия. Это дало нам возможность взять оттуда все, что можно. Вначале мы взяли армейские резервы — перебросили к Рокоссовскому, потом взяли дивизионные резервы — перебросили к Рокоссовскому, это уплотняло, усиливало оборону, потому что армия истекала кровью, надо было ее чем-то подкреплять. А затем дело дошло до того, что мы уже начали в батальонах забирать отдельные взводы, отдельные группы танков, отдельные противотанковые ружья — и все это на машинах быстро доставлялось на участок 16-й армии и включалось в борьбу на самых ответственных участках. И в конце концов нам удалось укрепить армию Рокоссовского. Войска дрались мужественно и не дали себя опрокинуть…
Да, на фронте 16-й армии, где немецкие танки настойчиво пытались прорвать фронт, было самое критическое положение.
Тяжелейшие оборонительные бои вела возле деревни Горки 18-я (бывшая ополченческая) стрелковая дивизия. Комдив запросил командарма о помощи. "Товарищ Чернышев! — получил он ответную записку. — Держитесь, не уступайте ни одной пяди русской земли без крови противника. В критическую минуту поддержу всем, чем располагаю. Рокоссовский. 18. 11.41".
Пядь, объясняет нам словарь Даля, — старинное русское слово: протяженье меж большого и указательного перстов; мера в четверть аршина.
Нетленна память народа о событиях горестного 1941 года, когда под Москвой земля становилась последней пядью на наших тропах, проселках и шоссе. Александр Твардовский с горечью сказал о той земле, истоптанной разношенными сапогами пехоты:
Его страстный призыв к стойкости сродни словам политрука Василия Клочкова в бою у разъезда Дубосеково.
16 ноября в районе разъезда Дубосеково взвод четвертой роты 1075-го стрелкового полка 316-й дивизии Панфилова в ожесточенном бою подбил и сжег 18 вражеских танков.
Отличились бронебойщики, они метко бросали противотанковые гранаты, бутылки с горючей смесью. Бой длился свыше трех часов, редели ряды защитников, кончались боеприпасы. Навстречу тяжелому танку поднялся политрук роты Василий Клочков со связкой гранат в руке. Сквозь скрежет гусениц оставшиеся в живых услышали его призыв, который обрел легендарное бессмертие:
— Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!
Прежде чем Клочков упал, пронзенный пулей, ему удалось гранатой перебить гусеницу танка.
Истребители танков не позволили фашистам прорвать фронт, выйти к Волоколамскому шоссе. Всем 28 участникам боя было присвоено звание Героя Советского Союза. Считалось, что все они сложили головы. Но позже выяснилось: четверо героев остались живы. На другой день после боя разведчики подобрали в соседней роще контуженного Григория Шемякина и Иллариона Васильева с перебитыми рукой и ногой. Иван Шадрин и Дмитрий Тимофеев, тяжело раненные, попали в плен.
До войны мало кто слышал о железнодорожном разъезде Дубосеково, в семи километрах юго-восточнее Волоколамска. Ныне он вошел в историю Великой Отечественной войны…
Фронтовой корреспондент "Красной звезды" Павел Трояновский рассказал мне о звонке в редакцию командующего артиллерией 16-й армии генерал-майора Казакова:
— В этот же день мы с Василием Ивановичем Казаковым прочитали в штабе армии материалы о бое 3-й батареи 694-го артиллерийского противотанкового полка. Батарея уничтожила четырнадцать танков, потеряв в бою все орудия и почти весь личный состав. Оставшиеся в живых чаще других называли имя рядового Ефима Дыскина, наводчика орудия.
На столе перед генералом Рокоссовским лежал наградной лист. Из него я узнал, что Ефим Дыскин до войны жил и учился в Брянске, окончил 10 классов средней школы, мобилизован 22 июня…
В штаб полка, стоявшего на опушке березовой рощицы, вела узкая и неглубокая траншея. Чтобы обезопасить себя от пуль снайперов и осколков, надо было идти, изрядно нагнувшись… Утром 16 ноября враг действительно начал наступление, и оно оказалось страшным для полка… Вот возвышенность, где третья батарея стояла насмерть. Вот подбитые фашистские танки. Вот колеса дыскинского орудия. И всюду — воронки от снарядов и бомб, осколки, осколки… Земля и воздух, казалось, еще не остыли от накала боя… Через два дня в "Красной звезде" появилась моя корреспонденция о третьей батарее… Через какое-то время из омского госпиталя пришло письмо; главный врач сообщал, что упомянутый в моей корреспонденции наводчик орудия Ефим Анатольевич Дыскин жив и находится у них на излечении. По ряду причин встреча с Дыскиным состоялась только после войны. Я попросил его рассказать о том памятном дне. Дыскин очень разволновался: легко ли человеку вспоминать такой бой? Минуты, равные всей жизни… На батарее осталось в целости лишь его орудие, а из всех расчетов — он и Гусев. На них шло восемь вражеских танков. Гусев подносил снаряды… Выстрел! Загорелся один танк. Второй выстрел. Подбит второй. Враг увидел, что перед ним орудие-одиночка. И шесть танков, минометы и крупнокалиберный пулемет открыли по орудию огонь… Гусев упал на полпути от снарядного ящика к орудию. Дыскин поднял выпавший снаряд, зарядил пушку и долго прицеливался в третий танк: он ближе всех и мог раздавить орудие… Машина задымилась и взорвалась. Дыскин бросился за новым снарядом и увидел в траншее политрука Бочарова. "Беги к орудию! — закричал политрук. — Снаряды буду подносить я…" Что-то острое вонзилось в спину. Дыскин все же навел орудие на четвертый танк. Огонь! Танк застыл на месте, задымил. Адская боль пронзила спину, новая рапа. А перед ним еще танк. Дыскин стреляет почти в упор и опять удачно. Потерял сознание, но только на мгновение! Он успел сделать еще два выстрела. И тут упал Бочаров. Дыскин сделал к нему шаг, но увидел еще один, восьмой танк. Шатаясь, пошел за снарядом. Из последних сил вернулся к орудию, успел сделать выстрел и упал, теряя сознание… Орудие замолчало. В дивизионе, а затем в полку сочли, что Дыскин погиб. Но санитары заметили — в покалеченном теле солдата теплится жизнь, и доставили его в медсанбат"[6]…
6
Ефиму Анатольевичу Дыскину присвоили звание Героя Советского Союза посмертно. Через некоторое время в Указ внесли поправку. Ныне Е. А. Дыскин — доктор медицинских наук, начальник кафедры Военио-медицинской академии, генерал-майор медицинской службы.