Выбрать главу

Восемь уцелевших машин поспешно отходили на запад. А Гудзь вел танк все дальше, настигая противника огнем, вминая в снег орудия с их расчетами.

Саблин стоял в тряской темноте. Он думал, в простоте душевной, что Кирин ведет танк по лютому бездорожью, по колдобинам и буеракам — вот безбожно трясет! Машина выделывала какие-то немыслимые выкрутасы и акробатические номера: на что-то карабкалась, обо что-то спотыкалась, куда-то проваливалась.

Время от времени раздавались радостные крики четырех танкистов — это когда танк подминал под себя и превращал в лепешку очередное орудие.

Саблин, незрячий с начала боя, изнывал от неутоленного любопытства.

— Ну что там? Что?

Но вот он подал последний, сто двадцать пятый снаряд. Татарчук расстрелял последний, пятидесятый по счету диск, а в каждом диске по шестьдесят три патрона…

Остыл замок орудия, остыл на морозном ветру и раскаленный ствол пулемета. В тапке совсем не осталось боеприпасов, если не считать патронов в барабанах пяти наганов.

К этому времени танк получил несколько ранений. Снарядами вмята боковая броня, разбит каток. И танк медленно, боясь потерять гусеницу, двинулся через Нефедьево, уже занятое нашими, мимо горящих немецких машин, через мостик, мимо сожженных, вырубленных осколками ветел.

Когда танк вернулся на исходную позицию, его трудно было узнать. Снаружи смело все: крылья, бачки, инструментальные ящики, запасные траки. Броня во вмятинах, царапинах, застругах, окалине. Пять часов назад танк радовал глаз белой краской. Это Кирин перекрасил его "для незаметности в пейзаже". А вернулся обугленный, закопченный…

Затих чихающий мотор. Но люк не открывался.

Командир батальона Хорин взобрался на танк и прислушался. Тихо. Он постучал кулаком. Тихо.

— Что же вы, товарищи? — окликнул Хорин срывающимся голосом.

И тогда наконец крышка люка приподнялась и показался Татарчук: лицо его было под цвет черного шлема. Он ухватился за края люка, но опереться руками не смог. Хорин подхватил его под мышки.

За Татарчуком показался Гудзь. Затем вылезли Старых, Саблин и Кирин, изможденный до такой степени, что не мог самостоятельно встать с сиденья водителя, и ему помогли.

Их повели под руки. На морозном воздухе сильнее головокружение, ноги подкашивались.

Назавтра Павел Гудзь вместе с комбатом и корреспондентом фронтовой газеты насчитали на черной покореженной броне двадцать девять вмятин. И каждая вмятина была подобна шраму на теле.

Нефедьево

8 декабря 1941

Из выступления руководителя советской профсоюзной делегации товарища Шверника на массовом митинге в Лондоне

"На одном из участков Западного фронта танк лейтенанта Гудзя спешил на поддержку атаки пехоты. Завязался горячий бой одного советского танка с 18 фашистскими. Один против 18. Советский танк методически выводил из строя один танк за другим. Вскоре на поле боя уже насчитывалось 10 сожженных и подбитых немецких машин. (Аплодисменты.) Тем временем наши славные пехотинцы наседали на врага, который не выдержал натиска и побежал. Танк преследовал отступающих, давил их гусеницами и расстреливал из пулемета. На поле боя осталось до 400 гитлеровских бандитов, которые никогда не увидят не только Москвы, но и Берлина. (Смех, аплодисменты.) Несмотря на полученные танком 29 вмятин, героический экипаж машины оставался до конца боя, блестяще поддерживая пехоту"[11].

Правда, 4 февраля 1942 г.

Шашки к бою!

Скупой декабрьский закат отгорел быстро, и все вокруг стало синим — небо, сосны, снег.

Конники выстроились полукругом на лесной прогалине. Раздалась команда "Шашки к бою!" — и пятьсот клинков сверкнули стальной синевой.

Конники подняли шашки над головой эфесом к себе, а затем коснулись плеч остриями клинков. Кони переступали с ноги на ногу, стоя в глубоком снегу.

На торжественную церемонию съехалось три эскадрона. Другие остались за дальним синим лесом, откуда доносилась канонада.

Генерал-майор Доватор спешился, снял серую каракулевую шапку-кубанку, опустился на колено, преклонил голову, поцеловал край знамени и принял его из рук командарма Рокоссовского и члена военного совета 16-й армии Лобачева.

Доватор поднялся, отряхнул снег с бекеши цвета хаки, борта оторочены серым каракулем, вскочил в седло и произнес короткое горячее слово. Он впервые назвал своих казаков гвардейцами. Прозвучала клятва: "Москвы не отдавать!"

Командир эскадрона Георгий Соболь подъехал к Доватору на Нарциссе. Жеребец донских кровей с золотистой гривой, с лысиной на лбу, казавшейся в ту минуту синей, и в чулках, которые то виднелись, то были скрыты снегом.

Соболь вложил в ножны шашку с рукоятью из черненого серебра, ладную дедовскую шашку. Она по наследству переходила от отца к сыну в казацком роду Соболей из донской станицы Усть-Медведицкой.

И дед и отец Соболя не знали иного оружия, кроме клинка, пики и ружья, а их внук и сын Георгий стреляет из миномета, пулемета, вооружен автоматом. Он научился воевать и в пешем строю, когда на коней навьючены минометы в разобранном виде, ящики с минами, патронами, станковые пулеметы.

Казачья удаль, однако, осталась. В горячие минуты боя Соболь залег за немецкий пулемет, хотел отрезать путь фашистам. Его коновод и земляк Василь Бескокотов зацепил повод себе за ногу, чтобы не ушли кони, и аккуратно подавал ленту. А в начале боя, когда они на полном галопе ворвались в деревню Горбово, Бескокотов снес шашкой голову настигнутому гитлеровцу. Такие же лихие рубаки — кубанцы Несветайлов, Петренко и Чередниченко — земляк Соболя.

Соболь принял знамя, поставил его у стремени на носок сапога, развернул дончака и пустил вдоль фронта.

За острыми плечами бурки мельтешил на ветру башлык, при солнечном свете он нестерпимо алел.

На пол-лошади сзади, с шашками наголо, ехали ассистенты знаменосца Саркисян и Воробьев.

В бою за Горбово Саркисян догнал фашиста с автоматом. Тот пытался залезть на дерево и уже поставил ногу на сук, но это было последнее, что он успел сделать в своей жизни. Рядом с Саркисяном скакал башкирский богатырь Султанов. Он сбил фашиста с ног ударом кулака и прикончил его. После боя Султанов появился в эскадроне с опозданием: он успел залезть на церковную колокольню и рассчитался там со "звонарями" — немецкими автоматчиками…

Казаки стояли в строю, держа равнение направо, и провожали глазами гвардейское знамя с изображением Ленина. Алое знамя казалось в сумерках темно-вишневым.

Знаменосец с ассистентами проехали на правый фланг. Конники смотрели на знамя, не отрывая глаз.

Эскадроны тронулись с места. Кони утаптывали снег. На лесной прогалине слышались приглушенные удары копыт, поскрипывание седел, бренчание уздечек и ржанье коней.

Темное небо над головой, сине-серый снег.

Конники держали путь туда, где недавно отгорел за лесом закат и откуда доносились раскатистые голоса пушек.

Я не отважился в праздничной суете заговорить с Доватором, к нему уже подвели коня. Мне вызвался помочь расторопный старший лейтенант Соболь. Он гаркнул, с удовольствием смакуя новоявленное слово "гвардия": "Товарищ гвардии генерал-майор, разрешите обратиться!!!" — и представил меня. Доватор повернулся ко мне, на боку у него висел маузер. Он сокрушенно развел руками, держа повод, готов вдеть ногу в стремя, пусть капитан не обижается, разговор придется отложить до следующей встречи, очень торопится, нужно проверить, как смастерили вьюки для разобранных станковых пулеметов. Насколько я понял из обрывков разговора с Соболем, Доватор требовал, чтобы вьюки для пулеметов было удобно приторочить, чтобы они не натирали холку коню и чтобы не бренчали-тарахтели, когда коня ведут на поводу и даже когда кони идут рысью. Была еще одна срочная забота: не во всех эскадронах лошади перекованы по-зимнему, а заболоченные низинки заледенели, и задние копыта скользят…

вернуться

11

За годы войны Павел Данилович Гудзь получил два тяжелых и легкое ранение. За бой в деревне Нефедьево награжден орденом Ленина, а позже орденами Красного Знамени, Александра Невского, Отечественной войны I и II степени, Трудового Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, "За службу в Вооруженных Силах" III степени и несколькими зарубежными.

В 1947 году окончил Академию бронетанковых войск. Ныне генерал-полковник П. Д. Гудзь — заместитель начальника Академии имени Малиновского, доктор военных наук, профессор, заслуженный деятель науки РСФСР.