Бараев снял с убитого офицера полевую сумку, сегодня — четвертую, и отдал Мурашкину. Тому все труднее шагать по снегу; он увешан трофейными сумками и трофейным оружием. Но комбат Бараев понимал, что планшет офицера может оказаться разговорчивее самого словоохотливого "языка".
Кто-то доложил комбату о трофеях. Но есть еще один победный итог боя: старший лейтенант Бараев получил боевое крещение как комбат. Да, командовать батальоном потруднее, нежели совершить набег на вражеский штабной блиндаж…
Впрочем, бывали обстоятельства, когда о нем вспоминали как о дерзком смельчаке. Таким был стремительный бросок Бараева через глухие леса к Боровскому шоссе, чтобы перерезать немцам путь отхода из Малоярославца. Вечером 31 декабря Бараев захватил на этом шоссе шесть немецких грузовиков, один из них — с новогодними подарками. Нашлось чем согреться и чем закусить его бойцам в новогоднюю ночь. Помнится, в офицерских посылках был французский коньяк, не боявшийся русского мороза, португальские сардины и голландский шоколад.
Днем 2 января я поздравил Бараева с Новым годом. Он выкроил время и прогулялся по Малоярославцу, миновал "березовую рощу" — немецкое кладбище в центре города с надетыми на кресты касками.
Батальон Бараева расположился на короткий отдых в домах неподалеку от монастыря. На каменной стене укреплена памятная табличка с надписью: "Язвы 12/24 октября 1812 года". Бараев всмотрелся внимательно — в монастырской стене, рядом с табличкой, глубокие пробоины от ядер. И тут же следы от свежих осколков.
Он остановился возле монастырских ворот и прочел на мемориальной доске гордое напоминание:
"Малоярославец — предел нападения, начало бегства и гибели врага. Кутузов".
Учитель истории Бараев вспомнил, что Малоярославец в той, первой Отечественной войне переходил из рук в руки восемь раз. Такова была мера упорства россиян!
"Где нам удастся сейчас поставить врагу этот предел?" — задумался Бараев, командир батальона 475-го полка 53-й стрелковой дивизии 43-й армии.
8 декабря 1941 года младший лейтенант Александр Илларионович Бараев был награжден орденом Ленина. 14 февраля 1942 года старшин лейтенант Бараев получил второй орден Ленина.
Вот что рассказал старшина четвертой роты Николай Зайцев:
— Вы, конечно, знаете, что наш батальон воевал на левом фланге, у самого вокзала. Но пути на тот фланг кухне не было: по улицам шлялись фашисты, искали дом потеплее, никак не могли согреться, шинелишки-то худые.
Ну что же, коней мы завернули по двор и оставили кухню в затишке. Повар Хмурович сварил макароны с мясом; тревожился, чтобы они не перестояли. Поэтому топку пришлось потушить — помощник повара Изотов забил ее снегом. На коней набросили попоны, а точнее выразиться, трофейные плащ-палатки, пятнистые такие, не по зимнему сезону, даже в глазах рябит. Была у нас на вооружении и торба с трофейным овсом. Повар Хмурович со своим помощником остался лично охранять макароны, а мы, двое старшин, — Халюков и аз грешный, подались в четвертую роту кружным путем, через центр города.
Где же четвертая рота, которая состоит у нас на довольствии?
Адреса нам никто не оставил, да и если бы сказал кто из своих, на какой улице воюем, — разве найдешь в чужом городе? А тут еще фашисты сменили таблички с названиями улиц: Интернациональную перекрестили в Соединительную, а вместо улицы Парижской коммуны — Зеленая улица. Может, когда-то она и бывала Зеленая, но сейчас мы чуть не утонули в сугробах.
Только прошли базарную площадь и свернули в узкий закоулок — навстречу бежит мальчонка лет четырнадцати, щуплый такой, треух на нем с оторванным ухом.
— Дяденьки, — говорит, — у нас фашисты сидят на чердаке.
Полезли со старшиной Халюковым на чердак, гранаты, само собой, на боевом взводе. Подали команду: "Хенде хох!" Но фашисты нашего распоряжения не выполнили, пришлось истратить гранаты по назначению. Лично аннулировали четырех укромников вместе с их замерзшим пулеметом.
А мальчонка в треухе — по-нашему, по-старшински выразиться, бывшем в употреблении — заново докладывает:
— Дяденька, во втором доме от угла фашисты в подвале прячутся.
Пришлось второй раз отложить поиски четвертой роты и завернуть к тому подвалу. Подобрались, конечно, втихомолку. Лично подал команду: "Вылезай!" — но фашисты меня, наверно, недопоняли. Пришлось истратить еще одну гранату ручного действия и аннулировать двух подвальных крыс.
Идем дальше по городу Малоярославцу, юго-западнее базара улицу перебегают три фашиста, и все трое замотали головы тряпьем, видимость у них слабая, по сторонам не глядят. Вскинул карабин, прикончил одного мерзляка, а двое, более прыткие, подались в переулок.
Мы со старшиной Халюковым кинулись наперерез. Перемахнули через забор, миновали палисадник, двор и заняли позицию: Халюков за одним углом, я за другим. А фашисты бегут по тому переулку, нас не видят. Бегут, а про то забыли, что в спину целиться легче. Оба там и преставились между сугробами.
Наш батальон, оказывается, сильно вперед продвинулся. Комбата Миронова я нашел в двухэтажном каменном доме у самого вокзала.
— Разрешите доложить, — говорю комбату, — кухня прибыла, ждет в затишке.
— Хорошо, очень хорошо, Зайцев, — лично похвалил комбат. — Кормите людей, да посытнее, да поскорее!
Разузнали точный адрес четвертой роты и отправились мы, двое старший, восвояси, за походной кухней, а по дороге внимательно вели наблюдение за местностью, чтобы в случае чего предупредить самих себя.
Решили больше не отвлекаться посторонними делами. Время двигалось к семнадцати ноль-ноль, шибко смеркалось.
Кухню мы нашли в полном порядке. Помощник повара Изотов быстро разжег топку. Обед разогревали на ходу. Из трубы шел дымок, но дверцы топки закрыли, и когда мы ехали по улицам, огня не было видно. Чтобы макароны с мясом не пригорели, добавили жиру.
А все-таки по пути от штаба батальона в роту пришлось обстрелять одну машину. Фашист выскочил из кабины, через овраг и — под мост, но старшина Халюков лично догнал его пулей. Это был девятый фашист, отправленный нами за тот день в недра русской земли. Одного дня не дожили эти девять фашистов до нового, сорок второго года, не получили они от Гитлера своих новогодних подарков.
А между прочим, бойцы похвалили обед, который подоспел к ужину.
Малоярославец
2 января 1942
После артиллерийских дуэлей, после стрельбы прямой наводкой с открытых позиций, после танковой атаки противника дивизион понес большие потери. Лишь на батарее старшего лейтенанта Рысьева уцелело одно орудие.
Шли жестокие бои под Малоярославцем, а новые орудия все не прибывали. Формально батарея продолжала существовать, не было приказа о ее расформировании. С нетерпением ждали материальную часть — куда же они запропастились, новехонькие пушки? Однако же не сидеть сложа руки в ожидании! И орудийные расчеты Чухнина, Капитонова стали "активными штыками" в потрепанной третьей роте, наводчик Никишин и замковый Суханов ушли в саперную роту, Гарцев и Панков сделались связистами, подносчики снарядов Крючков и Усачев — санитарами, а несколько ездовых, в том числе сын дагестанских гор, обидчивый, горячий в спорах Мехтиханов, ушли в повозочные.
Было время, командир первой упряжки первого орудия Мехтиханов с гордостью называл себя "командиром тяги". Его определили в ездовые еще летом, когда батарея колесила по пыльным, дымным дорогам Смоленщины, когда лошади на батарее еще были подобраны в масть, когда на дышлах упряжек еще болтались попарно чудовищные лошадиные противогазы. А после гибели батареи Мехтиханова перевели на какую-то инвалидную повозку, от которой все время норовило оторваться заднее колесо. Как "командир тяги" ни смазывал ходовую часть, скрип от повозки стоял такой, что шарахались нервные пехотинцы.