14 декабря в журнале боевых действий третьей танковой группы появилась запись:
"Вокруг то и дело можно видеть поодиночке двигающихся солдат, кто пешком, кто на санях, кто с коровой на веревке… Вид у людей безразличный, безучастный… О том, чтобы как-то защититься от беспрерывных налетов русской авиации, почти никто и не думает. Солдаты, убитые в результате прямых попаданий бомб, так и остаются лежать никем не убранные… Трудно сказать, когда снова восстановится линия фронта. Если даже такие отличные соединения, как 1-я и 7-я танковые дивизии, находятся теперь под угрозой почти полного уничтожения, это является достаточным мерилом того, насколько велико перенапряжение сил наших войск".
19 декабря командир 23-й пехотной дивизии генерал Гельмесгерберг обратился с отчаянным призывом к своему командному составу:
"Господа командиры! Общая обстановка военных действий властно требует остановить быстрое отступление наших войск на рубеже реки Ламы. Позиция на реке Ламе, поселок Лудина Гора, должна защищаться до последнего человека…
Дивизия прочесывает в настоящее время все свои тылы и возвращает в полки отставших солдат. В дальнейшем требуются энергичные действия всего личного состава, чтобы каждый берег свое и собирал брошенное оружие. У каждого воина должны снова пробудиться и укрепиться воля к обороне, вера в нашу собственную силу и превосходство. Настоящий кризис должен и будет преодолен. Вопрос поставлен о нашей жизни и смерти. После оповещения этот приказ уничтожить".
Герой Советского Союза полковник (в ту пору младший лейтенант) А. А. Булахов вспоминает: 21 декабря, когда их 830-й полк 238-й дивизии в упорном бою отбил деревню Сучаново, гитлеровцы укладывали своих убитых в штабеля, оставляя бойницы между трупами…
В те страшные для вермахта дни, когда один солдат вел корову на веревке, другой безразлично шагал мимо неубранных немецких мертвецов (волосы вмерзли в красные лужи), а в Сучаново строили доты из заледеневших трупов, в "волчьем логове", при крайней нервозности и раздражительности фюрера, хоронили план захвата и окружения Москвы.
С постов сняли группу высших военачальников, сочинителей и исполнителей плана "Тайфун". Отправили в отставку командующего группой армий "Север" генерал-фельдмаршала Лееба. Несколько позже освободили от должности генерала Гудериана. В ночь на 16 декабря Гитлер уволил Браухича "по состоянию здоровья" и занял пост главнокомандующего сухопутными силами. 17 декабря Федору фон Боку предложили "подать прошение об отпуске для восстановления здоровья". На его место назначили генерал-фельдмаршала Клюге.
Декабрьское наступление, длившееся весь январь, воодушевляло бойцов Красной Армии, Эти дни укрепили решимость поскорее освободить от захватчиков родную землю.
Ко времени нашего наступления под Москвой стали ощутимы первые успехи оружейников, их героическими усилиями улучшалась техническая вооруженность Красной Армии. Пехота и другие рода войск пополнились автоматическим оружием; автоматы ППШ неотъемлемо вошли в ротные арсеналы. Заметную роль в дуэлях с танками начали играть бронебойные ружья Симонова, потеснившие подобные же, но однозарядные ружья Дегтярева. Истребители танков получили противотанковые мины и уже не прибегали к связкам ручных гранат: четыре рукоятки в одну сторону, за рукоятку пятой гранаты, снятой с предохранителя, берется метатель. Далеко не каждому пехотинцу под силу швырнуть связку на такое расстояние, чтобы самому гранатометчику при этом не угрожала взрывная волна или осколки.
Чаще слышалась, становилась все громогласней реактивная симфония наших гвардейских минометов.
От танкостроителей потребовалась предельная мобилизация духовных и физических ресурсов, чтобы заводы, эвакуированные на Урал — в Нижний Тагил, Челябинск, и заводы, сохранившие старые адреса, наладили выпуск "тридцатьчетверок".
В книге английского военного историка Дугласа Орджилла "Т-34. Русские танки" можно найти отзыв немецкого офицера, оставшегося в живых после боев в России:
"Нет ничего более ужасного, чем танковый бой против превосходящих сил. Численный перевес здесь ни при чем, мы к этому привыкли. Но когда у противника танки лучше, это — страшно. Ты даешь полный газ, но твой танк слишком медленно набирает скорость. Русские танки такие быстрые, на близком расстоянии они успевают взмахнуть на холм или проскочить болото быстрее, чем ты успеешь развернуть башню. И сквозь шум, вибрацию и грохот ты слышишь удар снаряда в броню. Когда они попадают в наши танки, по большей части раздается глубокий затяжной взрыв, а затем ревущий гул вспыхнувшего бензина, гул, слава богу, такой громкий, что мы не слышим воплей экипажа…"
Военачальники, прославившие себя в сражениях за Москву, показали высокое военное искусство и в наступательных операциях. В советском народе стали популярны имена командармов Рокоссовского, Говорова, Ефремова, Кузнецова, Голубева, Болдина, Захаркина, Голикова, Лелюшенко, Хоменко; имена командиров корпусов, дивизий и бригад Доватора, Белова, Панфилова, Белобородова, Полосухина, Катукова, Орлова, Лизюкова, Карамышева. Чанчибадзе, Мартиросяна, Чистякова и многие другие.
"Мне часто задают вопрос: "Где был Сталин во время битвы под Москвой? — читаем в воспоминаниях Г. К. Жукова. — Сталин был в Москве, организуя силы и средства для разгрома врага под Москвой. Надо отдать ему должное, он, опираясь на Государственный Комитет Обороны, членов Ставки и творческий коллектив руководящего состава наркоматов, проделал большую работу по организации стратегических резервов и материально-технических средств, необходимых для вооруженной борьбы. Своей жесткой требовательностью он добивался, можно сказать, почти невозможного. В период битвы под Москвой он был весьма внимателен к советам, но, к сожалению, иногда принимал решения, не отвечающие обстановке. Так было с выводом в резерв 1-й ударной армии, с развертыванием наступления всех фронтов…
16 и 17 января войска правого крыла фронта при содействии партизанских отрядов заняли Лотошино, Шаховскую и перерезали железную дорогу Москва — Ржев. Казалось бы, именно здесь следовало наращивать силы для развития успеха. Но получилось иначе.
19 января поступил приказ Верховного Главнокомандующего вывести из боя 1-ю ударную армию в резерв Ставки. Мы с В. Д. Соколовским обратились в Генштаб с просьбой оставить у нас 1-ю ударную армию. Ответ был один — таков приказ Верховного.
Звоню лично И. В. Сталину.
Объясняю, что вывод этой армии приведет к ослаблению ударной группировки.
В ответ слышу:
— Выводите без всяких разговоров. У вас войск много, посчитайте, сколько у вас армий.
Пробую возразить:
— Товарищ Верховный Главнокомандующий, фронт у нас очень широк, на всех направлениях идут ожесточенные бои, исключающие возможность перегруппировок. Прошу до завершения начатого наступления не выводить 1-ю ударную армию из состава правого крыла Западного фронта, не ослаблять на этом участке нажим на врага.
Вместо ответа И. В. Сталин бросил трубку. Переговоры с Б. М. Шапошниковым по этому поводу также ни к чему не привели.
— Голубчик, — сказал Б. М. Шапошников, — ничего не могу сделать, это личное решение Верховного".
"Были в деятельности Сталина того времени и просчеты, причем иногда серьезные. Тогда он был неоправданно самоуверен, самонадеян, переоценивал свои силы и знания в руководстве войной. Он мало опирался на Генеральный штаб, далеко недостаточно использовал знания и опыт его работников…" (А. М. Василевский).
А ведь 1-я ударная армия весьма успешно действовала северо-западнее Москвы, у противника там не было готовых оборонительных рубежей.
К сожалению, Западный фронт испытывал тогда нужду в вооружении, а еще острее — в боеприпасах. На некоторых батареях доходили до голодной нормы: 1–2 выстрела на орудие в сутки. Наступательные возможности фронта были истощены.