— Тебя обязательно признают, Мишенька.
— Боюсь, не выйдет. Там ведь тоже не медом для нищих эмигрантов намазано.
— Ты, главное, женщину хорошую найди… Чтобы любила и жалела. — Тася зашмыгала носом. Дрогнули и скатились из уголков глаз к вискам слезы.
— Перестань, перестань же! Я тебя не брошу. Если не выйдет — в Москву поеду. Ты там меня и жди. Как подумаю: что ты в этом омуте без меня делать станешь? Одна! Таська! — Михаил схватился за голову, словно пытаясь остановить бег мыслей.
— Найду что! — Тася рассмеялась сквозь слезы, утерла ладонью нос. — Не пропаду! Вот тогда, в начале, ты спросил, что будет, если ты умрешь? Это еще до свадьбы было. А я сказала, что жить без тебя не стану, не смогу. Помнишь? Свет, мол, клином сошелся… Теперь… теперь остыло ведь, Мишенька. Не так болит. Десять почти лет вместе, и только начало все розовое было и обещания всякие… Обманул нас кто-то.
Помолчали, слушая шелест прибоя. Пусто… И в голове и на душе — пусто.
— Миш, а Миш… Звезды, как тогда, над Днепром, помнишь?.. Наши свидетели.
— И в нашу первую ночь за окном стояли — все высыпали. А любопытная луна в окно заглядывала…Что б со мной там ни случилось, ты про меня плохого не думай. Во мне много дурного. Но я не предатель.
— Самое дурное — твой обгоревший нос — красный и лупится. Как тогда, когда на Днепре плавали. — Тася села и приблизила свое лицо к лицу Михаила.
— Темно же…
— А я еще днем заметила и подумала: «Вот такого и помни, Таська. Больше не увидишь».
— Таська… — прошептал он и прижался щекой к ее мокрой щеке. Она сжала его руку. Все, что они друг о друге знали, все упреки, несбывшиеся надежды — все было в одно мгновение молча пережито и прощено.
Утром Михаил смотрел вслед белому пароходу, увозящему Тасю. И не стеснялся слез.
Нет сомнения, что, если бы судьба выпустила Булгакова в чужие края, не устроила бы ему пытку гонениями в СССР, не появились бы на свет ни «Мастер и Маргарита», ни «Театральный роман», ни «Собачье сердце», ни «Роковые яйца». Бунин и Ахматова, Мережковский и Гиппиус, даже юная Цветаева к 1920 году были сложившимися авторами. А 29-летний Миша еще ничего толком сочинить не успел. Куда вывезла бы его эмигрантская стезя? В ресторанные куплетисты? А значит, оставаться тут и, срывая голос, орать «да здравствует советская власть!»
Часть вторая
Москва в жизни Булгакова
«Квартирный вопрос», который, как известно, всех испортил, стал дм москвичей проблемой номер один. И эту проблему в полной мере испытал на себе писатель. Он, презиравший безбытностъ, внеличностный коллективизм, переносил лишение личного пространства особенно тяжело. Жилище, Дом — принципиальные понятия в мировоззрении Булгакова — основа жизненного благополучия, а значит, благополучия государственного. Он предпочитал массе личность, а вместо замаха на всеобщее и грандиозное призывал к простому, насущно необходимому. «Домашность» в булгаковском миропонимании — необходимое условие нормальной социальности человека. Бездомен, безбытен — люмпен, маргинал, уличный пес. «Дом» для Булгакова — это социально-философские и этические, категории.
Идея широкомасштабной социальной «хирургии», разрушающая основы, жизненного устройства, чужда Булгакову в принципе. Пыльная уютность дома на Андреевском спуске с его кремовыми шторами и теплом изразцовой печи — символ человеческого очага, оплот его личностного достоинства. «Знаменем» булгаковской домашности, мирного быта становится Абажур. Именно попранная власть абажура стала в «Белой гвардии» образным обвинением сбегавшему из города Тальбергу, ломавшему привычный, милый мир турбинского дома и всей попавшей в исторический разлом России.
«Никогда. Никогда не сдергивайте абажур с лампы! Абажур священен. Никогда не убегайте крысьей побежкой на неизвестность от опасности. У абажура дремлите, читайте — пусть воет вьюга, — ждите, пока к вам придут».
Квартирный вопрос
Дом № 10 на Большой Садовой, ставший знаменитым домом 302-бис в романе «Мастер и Маргарита». Здесь написаны фельетоны, рассказы, репортажи, роман «Белая гвардия», повести «Роковые яйца», «Записки на манжетах», «Дьяволиада» (см. подробно о Доме: Глава третья. Москва героев Булгакова)
В конце 1921 года тридцатилетний Булгаков с женой приехали в растерзанную разрухой Москву. Квартирный вопрос кое-как решился.
Надежда Афанасьевна, любимая сестра Михаила, нашла работу заведующей школой «Золотая рыбка». Миша и Тася перебрались в комнату Земских в бывшем доходном доме № 10 на Большой Садовой. Здесь после революции было организовано жилищное товарищество. Прежние «чистые» владельцы квартир уехали или были выселены. Большие квартиры прежних жильцов превратились в коммунальную систему — длинный коридор с одной кухней и, разумеется, без ванной. Комнаты заняли новые хозяева — в основном фабричные рабочие, — малограмотные и сильно пьющие. В квартире № 50, куда попал Булгаков, жили еще пять семей. Был среди них коммунист-милиционер с женой и знаменитая Аннушка Горячева, та самая, что разлила масло у трамвайных путей на пути бедолаги Берлиоза (и сожгла в невежестве своем дом Эльпита).