Юрия Громыко я отнес бы к рафинированным империалистам. Но однажды он появляется в Минске в составе делегации земств. Я понятия не имею, что это такое, это совершенно вне беларусских традиций, поэтому никогда не интересовался. Т.е. я, конечно, помню из российской истории про земства кое-что, но что это такое в современной России не понимаю. Делегация представляла собой весь букет почвеннического российского патриотизма, приготовленный для экспорта и внедрения в Беларусь. Там и православные священники, земские деятели (?), коммунисты, отставные военные, просто патриоты, теоретики-геополитики и Юрий Громыко. Малограмотная провинциальная публика развесив уши выслушивала все, что привезли, но Громыко этим почему-то не удовлетворился и позвонил мне. Состоялся очень забавный разговор. Круглые глаза, которые делал собеседник, услышав про беларусский патриотизм и про то, что беларусы не русские, я не смогу описать, для этого нужна художественная литература. Не стану пересказывать и обывательский пласт разговора, в котором Громыко вспоминал про свои беларусские корни и кровь, про родственников в Беларуси, про агентов влияния и про оппозицию, которая отрабатывает западные деньги. Это заслуживает упоминания только как подтверждение несущественности различий между обывательским и теоретическим империализмом. Но нужно отдать должное Громыко – он не увлекался такими аспектами.
Интересная часть разговора началась тогда, когда был упомянут Поппер и идея открытого общества. На что последовало рассуждение Громыко об австрийской философии, о Венском кружке, Поппере, Хайеке и о том, что это все декадентское обоснование распада Австро-венгерской Империи. В отличие от монолога, в диалоге важно не только то, что говорится, но и то, когда, кому и зачем. Поэтому и смыслы в диалоге богаче того, что можно обнаружить в отдельно взятом высказывании. Моим ответом на рассуждение Громыко было согласие с высказыванием (за исключением оценки – декаданс). Будь это разговор единомышленников (извращенная форма монолога), согласие собеседника исчерпало бы тему. Но в данном случае оппонент оказался в недоумении: как же так? Понимая «природу» этой философии и этих австрийских идей, я, тем не менее, не отвергаю их. Конечно – говорю я – эти идею создают основу для борьбы с империей как таковой, с одной стороны, и позитивную основу для организации иного, не имперского, уклада и образа жизни и деятельности, с другой.
Философско-методологический постав с необходимостью предполагает, что знакомясь с некоторой системой взглядов и представлений два критически мыслящих субъекта могут занять разные позиции. Критика предполагает опровержение, но может быть опровержение для отвержения или отказа, а может быть опровержение для развития, то есть, принятия за основу. Так Поппер опровергал методологические предложения логического позитивизма Карнапа и Шлика для движения в направлении критического реализма. Опровергая принцип верификации, надстраивает его или развивает до принципа фальсификации. Но нам с Громыко были важны не методологические принципы и положения Венского кружка и прочих австрияков, а способ мысли и подход в целом, с одной стороны, и разница наших критических позиций, с другой. Как выясняется, наличие установки на критицизм, не покрывает различия метафизических и прагматических установок. И эти различия могут быть обозначены как проимперская и антиимперская установки. А содержанием этих установок выступает империя как ценность и империя как метафизическая идея.