– Абсолютно. Нужно, чтобы все было растоплено к полуночи. И отведите всех ваших людей подальше, как баня будет готова. Можно всех домой отпустить, кроме охранника.
– Вы не шутите?
– Нет, мать вашу. Выполняйте! – рявкнула Агафья.
Управляющий «Сандунов» спешно удалился.
Хакимов смотрел на нее изумленно.
– Что ты задумала?
– Ты все равно не поверишь. Иди переодевайся. И служебное не забудь.
– Агафья-Агата, не хочешь объяснить?
– Исполняй! В плавках, блять, жду через три минуты.
Младший лейтенант полиции, первый прибывший по вызову, тоже топтался и вопросительно смотрел на Игнатову, как на умалишенную.
– А нам что делать?
– Собери всех людей. Ждите у входа. Услышите крики, выстрелы, приходите на помощь. Будьте наготове, с оружием. Есть вариант, что я спятила и оно и не понадобится.
– Не потрудитесь объяснить, что происходит?
– Сам увидишь. Или не увидишь, – нервно хохотнула она.
Через десять минут Игнатова стояла у двери в баню в купальнике и с пистолетом. На шее красовался крестик.
– Ты же неверующая? – спросил Марат.
– Папин.
– Ты прям горячая. Топлес будет?
Агафья не ответила и покосилась на часы на стене. Без пяти полночь. «Кто в „Сандунах“ не бывал – Москвы не видал», – гласила табличка под циферблатом.
Из двери вышел банщик, посмотрел на них и покачал головой.
– Готово. Натопил от души. Пиво с закусками у входа. Варежки, чтоб металл держать, – он покосился на пистолеты, – тоже. А вы что делать собираетесь?
– Спасибо. А теперь иди отсюда подальше. Марат, за мной.
Она еще раз проверила часы. 23:59. Вздохнула и отворила дверь.
Не сбрасывая тапок, Агафья прошла предбанник, взяла варежки, пиво, сухари, чипсы и воблу и зашла в парильную. Ее обдало горячим воздухом, а зрение на пару секунд поплыло от тумана. Она помахала рукой, прогоняя пар, и села на нижнюю полку. Марат опустился рядом.
– Слышь, Игнатова? Мне твой цирк уже надоел. Что ты затеяла?
– Смотри, я сейчас буду делать странные вещи. Если ничего не произойдет, то давай потом просто вспомним этот эпизод и посмеемся. Я все объясню. Может быть, я ебанулась на старости лет. А может, мне понадобится твоя помощь.
– Давай только быстрее, ствол даже так жжет.
– Какой ствол у тебя жжет?
Игнатова перекрестилась и приступила. Сначала открыла пиво, разлила его по полу, скомкала банку и кинула ее к печке. Затем достала сухарики, чипсы, стала рассыпать их вокруг себя и давить грязным тапком. Отрывала куски воблы и разбрасывала вместе с кусками обертки по лавке. Наконец, она смачно плюнула на пол, три раза матерно прокомментировала качество бани и принялась ждать.
– Ты закончила перформанс? Я бы даже сказал, пусси райот.
– Тихо.
Долгие минуты ничего не происходило. Агафья захотела уже встать и уйти, но тут почувствовала, что ноги у нее каменные. В комнате, кажется, потемнело, пар сгустился, исчезли звуки.
Под полом что-то зацарапало.
– Ты тоже это слышишь? – спросила она Марата не в силах повернуть голову.
Ответа не последовало. Она вообще словно потеряла слух. Игнатова еще раз попыталась повернуть голову, но поняла, что парализована. Ее шея осталась зафиксированной в согнутом положении, направленном в пол. Только пол она теперь и видела. И какое-то мельтешение в уголке правого глаза. Пистолет нагрелся и начинал обжигать руку сквозь варежку.
На щеку упало что-то теплое. Она моргнула.
Еще капли на щеки, волосы, плечо, ноги. Одна капля приземлилась в поле ее зрения. Бордово-красная.
– Мара-a-ат?! На помощь! – взвыла она, но, казалось, слова утонули у нее в горле, так и не выбравшись наружу.
Все больше мельтешения и красных брызг. Под ноги упал ошметок кожи. Она не хотела верить, что это происходит.
Одна из половиц перед ней приподнялась. Следом оттопырились еще две.
Под полом ничего не оказалось. Она напрягла глаза, но продолжала видеть лишь поднимающиеся в воздух, словно сами собой, половицы.
Что там надо делать против нечисти? Материться? Показывать кукиш? Молиться? Скованная по рукам и ногам, не в силах сказать и слова она в немой молитве хотела зажмуриться, но и веки теперь приклеились. Пусть все это будет неправда. Пусть это сон. Теплый дождь орошал ее уже с ног до головы и не давал забыться. Пистолет жег руку нестерпимо, кажется, кожа под варежкой уже пошла волдырями. Крестик въелся от жары в грудь, прожигая дырку под шеей.
Она пошевелила веками и проморгалась от стекающей крови. Потом как-то подняла шею. И увидела это.
Из-под пола вылезала нечеловеческого роста баба. С обвисшими грудью и задом, сморщенной кожей и длинными зеленоватыми лапами, которые венчали острые желтые когти. Нечесаные седые волосы по пояс свисали тиной с низко посаженной головы, скрывая глаза, а под крючковатым носом зияла пасть, полная крупных обломанных клыков.