– Орудия убийства – веники? Это могло быть что-то еще, не знаю, машина какая-то?
– Отличные веники, хорошие листья, качественная древесина, крошки от них повсюду. Его забили банными вениками.
– Ты сказал «убийцам»?
– Ага. Вырисовывается три вида следов. Два взрослых: один, словно здоровый мужик, который хлестал в полную силу, второй послабее, но все равно бил от души, возможно, это женщина. Либо же мужик бил второй рукой слабее, непонятно, но это маловероятно.
– А третий?
– А третий слабенький совсем. Я даже сначала не разглядел. Но это точно говорит о том, что хлеставших было как минимум двое, даю голову на отсечение.
– И если это другой человек, то что можешь сказать?
– Либо с больной рукой, либо старик, либо ребенок. Но я стараюсь об этом не думать. Я вообще не понимаю, как это можно сделать с человеком за такой период времени.
– Ребенок?
– Ребенок.
* * *
Игнатова неторопливо выпускала дым в окно старенькой «мазды» и ждала Хакимова. Это дело (теперь уже точно дело, на днях она запросила у прокурора возбудить уголовное) ей абсолютно не нравилось. Во-первых, оно грозило стать третьим в ее карьере висяком, во-вторых, за ним следила пресса, в-третьих, тут отчетливо прослеживалась какая-то чертовщина, от несостыковок в характере смерти Водолазова до невидимой семьи убийц-банщиков. Она тяжело вздохнула, снова затянулась, откинулась на подголовник и невидящим взглядом уставилась на подъезд дома, где жил убитый писатель. Где Хакимова носит?
С Хакимовым они работали уже несколько лет. И пару раз спали, впрочем, ничего серьезного быть у них не могло. Младший следователь был ловелас и любимец женщин, так что это, скорее, Агафья затаскивала его в постель (а один раз в машину), чтобы снять стресс после особо тяжелых дел. А вот по-человечески она его любила и была безмерно благодарна, ведь в самом начале совместной работы он спас ей жизнь. То дело тоже было с чертовщиной. Тогда поп в подмосковной деревеньке на берегу водохранилища утопил всю семью и исписал стены странными символами и фразой «он в глубине вод». Самого его так и не нашли, только рясу на берегу, зато расследование совершенно случайно вывело на проживавшего на соседней улице серийного убийцу с пятью женскими скелетами в подвале.
Агафья подпрыгнула от резкого звука.
– Не спать! Вдовушка ждет! – ехидно посоветовал барабанивший в стекло. Снова подкрался Хакимов.
– Твою-то мать. Ну прекращай, а? – простонала она, открывая дверь.
Водолазов с женой и котом (дети выросли и уехали за границу) жил в Солнцево в обычной позднесоветской панельной многоэтажке с синими полосками на фасаде. Подъезд номер три был в три слоя окрашен самыми дешевыми и вонючими коричневой и серой красками, входная дверь стояла глухая, металлическая, с обрывками нелегальной рекламы и предложениями снять квартиру. Домофон не работал, дверь была открыта настежь, консьержа в доме не было, а внутри темного подъезда стояло легкое амбре. Лифт встретил пассажиров разбитым зеркалом, прожженными кнопками и исписанными матюками стенами. Именно в таких условиях Водолазов писал о судьбах России и – предсказуемо – приходил к не очень утешительным выводам. Слегка поморщившись, Игнатова нажала на полурасплавленную кнопку тринадцатого этажа. Двери лифта затворились с протяжным лязгом.
Вдова Водолазова открыла минут через пять, после третьего звонка. Из-за приоткрытой двери невидяще, сквозь Игнатову с Хакимовым, уставилась пара заплаканных глаз.
– Виктория Борисовна?
– Вы тоже похоронные агенты? Я же сказала, уже нашла.
– Агата Игнатова, Следственный комитет, я вам звонила, – она продемонстрировала красную корочку.
– А… конечно. Заходите, – хозяйка сняла цепочку и впустила следователей. – Не разувайтесь.
Полноватая женщина средних лет явно горевала по мужу – опухшие от слез глаза с фиолетовыми синяками, голова немытая – волосы собраны в пучок, майка наизнанку. «Либо очень хорошо играет, либо к убийству никак непричастна», – отметила Игнатова. Она бегло осмотрела квартиру из прихожей. Как практически всегда в таких ситуациях, – в скромной трешке царил полумрак с завешенными зеркалами и занавешенными окнами. И легкий запах забвения. Где-то мяукнул кот.
– Виктория Борисовна, можно осмотреть комнату Аркадия Станиславовича? У него был свой кабинет?
– Да, переделали из детской. Сюда.
Крошечная комнатка оказалась завалена журналами, книгами и стопками печатных и исписанных от руки листов. Часть макулатуры была складирована прямо на полу, и Игнатовой пришлось переступить через нагромождение бумаг, чтобы зайти в кабинет Водолазова. Интерьер очень скромный – старинный советский комод, продавленный серый диван с дырками от сигарет и пятнами от кофе да дешевый письменный стол. На нем древний ноутбук, печатная машинка и еще куча блокнотов, ежедневников, бумаг, листочков с заметками и какими-то схемами, журналы и перекидной календарь за позапрошлый год.