Не добившись успеха с литовской помощью, Михаил снова поехал в начале 1371 г. в Орду и 10 апреля пришел в Тверь с ярлыком на Великое княжение Владимирское в сопровождении посла Сарыхожи. Сарыхожа послал Дмитрию Ивановичу требование приехать во Владимир «к ярлыку». На это московский князь ответил: «Къ ярлыку не еду, а въ землю на княжение на великое не пущаю (Михаила. — А. Г.), а тебѣ послу путь чист»{492}. Тем не менее Сарыхожу зазвали в Москву. После переговоров здесь с послом Дмитрий отправился 15 июня в Орду: настойчивость, с которой Мамай пытался лишить его великого княжения, требовала ответных мер и решено было прибегнуть к испытанному средству. Ценой богатых даров Дмитрий добился того, что Мамай вернул ему великое княжение, одновременно передав Михаилу следующее: «княжение есмы тебѣ дали великое и давали ти есмы рать и ты не понялъ (то есть не взял. — А. Г.), реклъ еси своею силою сѣсти, и ты сяди съ кѣмъ ти либо»{493}. Михаил отказался взять вспомогательное татарское войско, очевидно опасаясь непопулярности такого шага: ведь с зимы 1327–1328 гг. земли Северо-Восточной Руси татарскими войсками не разорялись, а в условиях жесткого противостояния с Москвой военный конфликт был неизбежен. Но своих сил и поддержки Литвы для закрепления на великом княжении было недостаточно.
Осенью 1371 г. Дмитрий вернулся из Орды «съ многыми длъжникы»{494} — ярлык стоил дорого. Михаил продолжал удерживать за собой часть территории Великого княжества Владимирского, и московско-тверской конфликт продолжался. Весной 1372 г. союзные Михаилу литовские войска повоевали Переяславль и Новоторжскую волость. В конце мая Михаил учинил разгром Торжку (городу, в котором имелись новгородская и великокняжеская половины), а в июле вместе с Ольгердом двинулся на Москву. На сей раз московские войска не пропустили Ольгерда к столице. Войска сошлись у Любутска (на Оке, между Калугой и Алексином), и здесь был заключен мир{495}. Текст перемирной грамоты сохранился{496}. Договор содержит примечательную черту: великое княжение именуется «очиной» Дмитрия Ивановича{497}. Великий князь Литовский признавал права московского князя на Владимирское великое княжество, отказываясь от поддержки претензий своего шурина Михаила Тверского. Таким образом, впервые великое княжение было оценено как политическое образование, статус которого не зависит от воли ордынского хана.
Однако отношения Москвы с Мамаевой Ордой в 1372 г. были вполне дружественными. Послам Дмитрия удалось выкупить находившегося там сына Михаила Тверского Ивана, и его стали держать в Москве «в истоме»{498}. Князь Михаил Васильевич Кашинский, двоюродный брат Михаила Александровича, еще в 1371 г. перешедший на сторону Дмитрия, а в начале 1372 г. в условиях литовского наступления вновь подчинившийся тверскому князю, после Любутского мира приехал в Москву и оттуда отправился в Орду{499}, очевидно, для закрепления своего независимого от Твери статуса.
Таким образом, Дмитрию Ивановичу в конце 60-х — начале 70-х гг. удалось с успехом выйти из сложного положения. Поначалу его наступление на тверского князя едва не привело к тяжелым последствиям: Михаил заручился поддержкой двух могущественных правителей — Ольгерда и Мамая и стал реально претендовать на Великое княжение Владимирское. Правда, Ольгерд и Мамай тогда напрямую не сотрудничали{500}, а Михаил не решился прибегнуть к военной помощи татар, рассчитывая в этом отношении на литовцев. Дмитрию удалось отбить наступление Ольгерда и вновь обрести поддержку со стороны Мамая. Мир с Литвой в последующие годы сохранялся, а вот отношения с Ордой вскоре изменились.
В 1373 г. татары «отъ Мамая» напали на владения Олега Рязанского. Дмитрий в связи с этим стоял на Оке «со всею силою», а его двоюродный брат Владимир Андреевич Серпуховский специально приехал из Новгорода{501}. Олег Иванович был в это время союзником Дмитрия. Ранее, в декабре 1371 г., московские войска разгромили Олега под Скорнищевом, и на рязанский стол был возведен Владимир Пронский{502}. Но вскоре Олег вернул себе власть, а в московско-литовском договоре июля 1372 г. и Олег, и Владимир выступают как союзники Дмитрия Ивановича{503}. Известно, что во время похода Мамая на Русь 1380 г. Олег согласился платить Орде дань{504}; следовательно, ранее он этого не делал. Возможно, как раз междоусобица в Рязанской земле 1371–1372 гг. вызвала приостановку сбора дани в Орду и поход татар Мамая был следствием прекращения выплат.
Зимой 1373–1374 гг. произошло примирение с Михаилом Тверским: в обмен на возвращение из московского плена сына Михаил отказался от претензий на Великое княжение Владимирское; тогда же новый кашинский князь Василий Михайлович признал себя вассалом Твери{505}. А в 1374 г. «князю великому Дмитрию Московскому бышеть розмирие съ татары и съ Мамаемъ»{506}.
Никогда ранее термин «розмирие» не употреблялся при характеристике русско-ордынских отношений — он использовался только при описании конфликтов между русскими князьями. Не вызывает сомнений, что «розмирие» сопровождалось отказом от уплаты выхода{507}. Но следует подчеркнуть, что это явно не было пассивное уклонение от поддержания даннических отношений (что случалось, как увидим, впоследствии): слово «розмирие» указывает на то, что разрыв был открытым. Что могло привести к этому?
В 1374 г. Мамай и Мухаммед-Бюлек потерпели поражение в войне с одним из претендентов на ордынский престол и потеряли Сарай, которым овладели в 1372 г.{508} По вероятному предположению В. Л. Егорова, в связи с этой войной Мамай послал Дмитрию «запрос» — требование экстраординарной выплаты, на что великий князь ответил отказом{509}. Представляется, что факт требования Мамаем, «нелегитимным» правителем, средств для борьбы с Чингисидом мог сыграть роль последней капли, переполнившей чашу. Здесь уместно нарушить хронологическое изложение и обратиться к вопросу, как вообще воспринималась на Руси иноземная власть.
После похода Батыя и установления зависимости русских княжеств от монголо-татар к их правителю в русских источниках начинает применяться титул «царь» («цесарь»). Первоначально так именуется преимущественно великий хан в Каракоруме, а с 60-х гг. XIII в., после утверждения полной самостоятельности западного улуса Монгольской империи — Орды, хан, правящий в этой последней{510}. Факт этот примечателен, поскольку никогда прежде царский титул не применялся на Руси к предводителям кочевников; со времени принятия христианства «царством» в глазах образованных кругов Древней Руси была Византийская империя, именно к византийскому императору в русских источниках последовательно применяется титул «царь» («цесарь»){511}. Только силой монгольского государства и присвоением его правителем верховной власти над Русью перенос царского титула на ордынского хана объяснить трудно: вполне могло бы подойти и тюрко-монгольское слово «хан», тем более что в первые годы ордынского владычества оно встречается в русских источниках (как обозначение великого хана){512}. Очевидно, решающим для присвоения монгольским ханам хорошо известного на Руси титула было другое обстоятельство.