Аргументы Г. М. Прохорова следующие: 1) Дионисий Суздальский участвовал в редактировании Лаврентьевской летописи, во время которого в рассказ о нашествии Батыя было вставлено прославление погибших князей как павших за православную веру; 2) в Дионисия послал стрелу в 1375 г. посол Сарайка; 3) Митяй, оказавшись у Мамая, получил от него ярлык, не отличавшийся от прежних ханских ярлыков митрополитам, следовательно, признал власть Орды над Русью, и, продолжает Г. М. Прохоров, это, скорее всего, было сделано с санкции Дмитрия, желавшего мира с Ордой ввиду обострения отношений с Литвой; 4) указание раннего летописного рассказа о Куликовской битве, что Дмитрий отправился в поход «за всю землю Русскую», свидетельствует, что он принял программу Киприана — Сергия — Дионисия — Феодора, подразумевавшую единую русскую митрополию (включавшую русские земли, вошедшие в состав Великого княжества Литовского), отказавшись от плана создания митрополии только для Северной и Восточной Руси (что было бы реализовано, если бы митрополитом стал Митяй, — западнорусские земли остались бы тогда под юрисдикцией Киприана){550}.
Все эти аргументы представляются несостоятельными. Гипотеза о вставках в Лаврентьевскую летопись сомнительна, скорее всего, дошедший до нас текст рассказа о нашествии Батыя был уже в своде 1304 г.{551} Сарайка и его люди стреляли не только в Дионисия; к тому же для людей, пытающихся спасти или хотя бы дорого отдать свои жизни, естественно желание вывести из строя наиболее заметные фигуры противоположной стороны. Если Митяй и принял от Мамая ярлык, находясь в Орде (не исключено, что ярлык был выдан ранее поездки Митяя, в феврале 1379 г.{552}), то это было вызвано его желанием освободиться от плена, никаких указаний на то, что он специально ехал к Мамаю с политической миссией, источники не содержат; после успеха на Воже у великого князя не было причин идти на уступки, отношения с Литвой не носили в начале 1379 г. угрожающего для Москвы характера. Летописное «вся земля Русская» не имеет никакого отношения к проблеме единства митрополии: еще со второй четверти XIV в. это понятие стало (в литературе Северо-Восточной Руси и Новгорода) прилагаться не ко всем землям, входившим до Батыева нашествия в Киевскую Русь, а только к территориям, находившимся под властью великого князя Владимирского, то есть к Северо-Восточной Руси и Новгородской земле{553}.
Оснований для того, чтобы предполагать в период между сражением на Воже и Куликовской битвой два резких поворота в политике Дмитрия Ивановича — от противостояния Мамаю к признанию его власти и затем вновь к борьбе с Ордой, — у нас нет. 30 августа 1379 г. в Москве был казнен Иван Васильевич Вельяминов{554}. По сообщению Никоновской летописи (источник которого неизвестен), Вельяминов был схвачен в том же году в Серпухове по пути из Орды{555}. Возможно, он был послан в Тверь с целью, как и в 1375 г., посеять рознь между русскими князьями.
Но нет оснований и полагать, что Митяй был сторонником активной борьбы с Ордой, а его противники склонялись к необходимости ей покориться. А. С. Хорошев ссылается на «Сказание о Мамаевом побоище», в котором митрополит Киприан советует Дмитрию умилостивить Мамая дарами{556}. Но во-первых, митрополит, согласно тексту «Сказания», в конце концов все же благословил великого князя «противиться» татарам{557}. Во-вторых (и главное), «Сказание о Мамаевом побоище» создано (в дошедшем до нас виде, во всяком случае) не ранее конца XV в., скорее всего, в начале XVI в.{558}. Наиболее же ранние источники, свидетельствующие о позиции одного из противников Митяя в московско-ордынском конфликте — «Житие Сергия Радонежского» (первоначальная редакция создана Епифанием Премудрым в 1418–1419 гг.{559}) и «Повесть о Куликовской битве» Новгородской IV и Софийской I летописей (конец 10-х или 20-е гг. XV в.), — говорят о благословении Сергием великого князя на сопротивление Мамаю{560}.
В целом можно заключить, что водораздел между Митяем и его противниками проходил не по вопросу об отношении к Орде и нет данных для предположений, что великий князь в конце 70-х гг. принимал решения о действиях против Мамая под решающим влиянием тех или иных лиц духовного звания — он продолжал политику в отношении правителя Орды, определившуюся ранее (еще при жизни митрополита Алексея).
К лету 1380 г. Мамай основательно подготовился к решающей схватке с Москвой. Не надеясь после Вожи только на собственные силы, он заключил союз с новым великим князем Литовским Ягайлой Ольгердовичем. Власть Мамая признал Олег Иванович Рязанский, видимо желая избежать нового разгрома своего княжества (в то же время он предупредил Дмитрия Ивановича о выступлении Орды){561}. Поход Мамая по своей масштабности не имел прецедентов в XIV столетии{562}.
В начале кампании, когда Мамай с войском кочевал за Доном, а Дмитрий находился в Коломне, Мамаевы послы привезли требование платить выход как при Джанибеке, «а не по своему докончанию. Христолюбивый же князь, не хотя кровопролитья, и хотѣ ему выход дати по крестьяньскои силѣ и по своему докончанию, како с ним докончалъ. Он же не въсхотѣ»{563}. Под «своим докончанием» имеется в виду определенно соглашение, заключенное Дмитрием с Мамаем во время личного визита в Орду в 1371 г. Но тогда Дмитрий преследовал цель задобрить Мамая, чтобы вернуть себе ярлык на великое княжение. По мнению В. А. Кучкина, с начала «замятии» русские княжества вовсе перестали платить дань{564}. Это вряд ли возможно: лояльность к Орде сохранялась и во время «замятии», в 1368 г. в Москве отнеслись с почтением к ордынскому послу. Скорее всего, выход платился, но в условиях наличия одновременно нескольких ханов и борьбы между ними выплаты были нерегулярными и размеры их сократились. В 1371 же году Дмитрий обещал постоянную выплату выхода в Мамаеву Орду, но оговоренный размер дани все же уступал тому, который существовал при Джанибеке. С 1374 г. Москва перестала соблюдать это докончание; теперь, в условиях приближения Мамая в союзе с Ягайлой, Дмитрий соглашался вернуться к его нормам. Но Мамай, рассчитывая на перевес в силах, не уполномочил своих послов идти на уступки, и в этом была его ошибка.
Остается не вполне ясным вопрос, какие князья принимали участие в Куликовской битве. Помимо Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича Серпуховского, из ранних источников (к которым относятся «Задонщина» и летописные повести Рогожского летописца — Симеоновской летописи и Новгородской IV — Софийской I летописей) следует, что в поход отправились бел озерские и тарусские князья, а также братья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи (перешедшие на службу к великому князю Московскому соответственно в 1378 и 1379 гг.){565}. Подробные перечни князей (и воевод) — участников сражения содержат поздние источники — «Сказание о Мамаевом побоище», а также Новгородская летопись Дубровского (середина XVI в.) и Архивская летопись (дошедшая в списке XVIII в.). «Сказание» содержит много недостоверных подробностей, в том числе явные анахронизмы в перечне князей{566}. Иное дело — летопись Дубровского и Архивская летопись, восходящие к новгородскому своду 1539 г. В них содержится, по сути дела, разрядная роспись военачальников, участвовавших в битве{567}. Происхождение этой росписи неясно, и в литературе высказывались разные мнения по поводу ее достоверности{568}.