Нижеследующая реконструкция основана на московских летописных текстах, пристрастность и вольность изложения которых не раз становились предметом внимания исследователей. Однако других источников, позволяющих воссоздать данные события, нет. Поэтому мы либо пытаемся приблизиться к историческим реалиям, либо отказываемся от попыток реконструкции вообще.
По словам «Казанского летописца», татары «болши надеяся на бога, и на правду свою и храбрость, и на злое умение свое ратное»128[51]. С одной стороны на отряды Улуг-Мухаммеда наступали московские силы, с другой была холодная, продуваемая ветрами, голодная степь, принадлежащая ханам Кучук-Мухаммеду и Сеид-Ахмеду бин Керим-Берди.
4 декабря 1437 г. московские войска подступили к крепости татар. Первое столкновение закончилось успехом русских:
…побита татар много, зятя царева убиша, и князей много и татар, и в город вгониша их129.
Однако дальше их атака не была поддержана. Победа была упущена.
Наутро 5 декабря из крепости выдвинулись татарские отряды и начался бой. Московское войско бежало с поля сражения. Татары «побиша руси много». Архангелогородский летописец писал:
И убиша руси добре много, а тотарове все целы130.
Потери русских были значительны, согласно данным летописцев. Оставшись в безвыходном положении, татарские воины вынуждены были сражаться не просто за свою жизнь, но и за свои семьи, находящиеся в ледяном городе. Отчаяние придавало им дополнительные силы.
Современники долго помнили «Белевщину»; московская сторона воспринимала эту катастрофу как наказание высших сил:
И превозношениа ради нашего и за множество сгрешений наших попусти Господь неверным одолети много въинство православных христиан, яко неправедне бо ходящим нашим и свое христианство преже губящим, и худое малое оное безбожных въинство бесчисленое християн воинство съодоле и изби…131
Конечно, мы не должны читать эти повествовательные пассажи как документальные источники. Однако, полагаю, мы все же можем извлечь из этих текстов тот факт, что хан пришел в окрестности Белева в поисках убежища, однако мирно отсидеться там ему не удалось.
Э. Кинан в своем анализе данных событий обратил внимание на то, что князья, возглавлявшие посланные войска, были сыновьями Юрия Дмитриевича (которого как раз не поддержал Улуг-Мухаммед при выдаче ярлыка в 1432 г.), главными врагами Василия II. Поэтому, предполагает Кинан, очень вероятно то, что Дмитриевичи двинулись к Белеву как раз с целью отсечь военную помощь со стороны Улуг-Мухаммеда Василию (концепция изначальной «дружбы» между Василием и ханом132), соответственно, без санкции Василия II, а напротив, выступили против него самого.
Был ли поход их собственной инициативой либо все же приказом Василия, мы сейчас прояснить не сможем, доверять летописям (особенно позднейшим) в этом вопросе не стоит. Я думаю, он все же был санкционирован Василием. Иначе нелогичным выглядит дальнейшее выступление московских войск против сыновей Улуг-Мухаммеда в июле 1445 г., когда войска возглавлял уже сам Василий II. При этом сыновья хана действовали от его имени и по его приказу. Вряд ли и Улуг-Мухаммед намеревался оказывать в данной ситуации кому-то помощь, его собственное положение было крайне шатким. Скорее он просто намеревался переждать в округе Белева время для дальнейшей борьбы за Сарай. Но, видимо, он все же рассчитывал на память Василия относительно того, кому последний был обязан ярлыком.
Однако он (Улуг-Мухаммед. — Б. Р.) не учел некоторых особенностей характера великого князя московского. Эту особенность подметил один из современников, позже написавший своеобразную эпитафию на смерть великого князя Василия Васильевича: «Июда душегубець рок твой пришед»133. Возможно, в то время молодой князь еще не постиг всех премудростей «иудо-душегубства», но уже находился на сем пути134.
По ряду причин (о которых мы можем только догадываться) Василий решил не поддерживать своего прежнего сюзерена, о чем, видимо, вскоре пожалел.
Крейг Кеннеди в своей диссертации предполагает, что уже в течение последующих нескольких лет после Белевской битвы между Василием II и Улуг-Мухаммедом мог возникнуть новый вид соглашения, в соответствии с которым джучидское окружение последнего обосновалось на землях Московского княжества для длительного пребывания135. Действительно, источники не содержат точной информации о передвижениях Улуг-Мухаммеда в последующие годы, так же как и о его местопребывании, хотя есть предположение, что он находился в районе южной периферии будущего Московского государства136. Однако есть свидетельство, позволяющее предположить, что эти соглашения между Улуг-Мухаммедом и Василием могли работать к концу 1444 г. (соответственно, могли быть заключены после поражения в 1437 г.). Это летописное известие о наступлении, предпринятом Василием против нескольких городов Великого княжества Литовского зимой 1444/45 гг.:
51
В другой редакции текста этот отрывок выглядит несколько иначе; татары «…болши надеяся на Бога и на правду свою, неже на храбрость и на зло умение свое ратное».