Над Нур-Довлатовыми и над Касымовыми слугами на нашем юрте недруга нашего сына Шаг-Влияра, того ли тебе пригоже, взяв, держати?895
Градус этого возмущения практически не спадал на протяжении всей первой половины XѴI в.896[196] Москва умело манипулировала касимовским престолом как средством достижения своих собственных внешнеполитических целей.
Итак, московские правители активно использовали свой географический и политический фронтир, Мещеру, или Касимовское ханство, как «кнут и пряник» для своих татарских союзников и оппонентов. Касимов успешно совмещал в себе две функции: он был как военным щитом южной границы Московского государства, так и средством дипломатического давления на «недругов» великого князя897.
Расположенность в пограничной зоне, что делало контакты со Степью иногда попросту вынужденными, давнее наличие татарских поселений на данной территории, включая родовые владения Ширинов, правление крымских Гиреев, свободный приезд-отъезд татарской знати в Мещеру и обратно в позднезолотоордынские государства и в то же время верховный сюзеренитет московского великого князя и принадлежность ему как его «вотчины» делало Касимовское ханство своеобразным островком Степи в Московском государстве.
Учитывая, что юрт в Мещере просуществовал около 100 лет, а также то, что в дальнейшем Москва стала использовать практики, апробированные в Касимове, в том числе и на старомосковских землях, в самом центре своей территории, можно предположить, что существование татарских анклавов каким-то образом отразилось и на месте самой Москвы в позднезолотоордынском политическом пространстве. Насколько обоснованны эти догадки, покажет материал следующего параграфа.
Параграф третий
МАРКЕРЫ ВКЛЮЧЕННОСТИ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА В ПОЗДНЕЗОЛОТООРДЫНСКУЮ ПОЛИТИКУ
Сотрудничество Москвы и ее правителей с татарским миром в ХѴ-ХѴІ вв. постоянно эволюционировало. Рассматривая данный процесс в указанный период, нельзя обойтись без экскурса в прошлое на два века назад. Этот экскурс необходим исследователям для того, чтобы понять, как работала система, вектор которой был заложен еще в XIII в. Именно этот вектор задавал весь контекст ордынско-московских связей ХѴ-ХѴІ вв.
Базис и эволюция отношений «Орда-Москва»
Завоевав «саблею» большинство княжеств Северо-Восточной и Южной Руси в 1237–1241 гг., правитель Улуса Джучи Бату бин Джучи бин Чингис ясно обозначил направленность связей между Ордой и Русью на время от 1240-х до 1540-х гг. включительно. В данной системе Орда стала бесспорным сюзереном захваченныж земель, а Северо-Восточные русские княжества, «русский улус», как обозначали эти территории восточные источники, стали бесспорными вассалами Улуса Джучи. После дезинтеграции единого Улуса в первой половине XѴ в. его место в данной системе заняла Большая Орда как «тронный наследник» прежде единой Орды, а после ее политического уничтожения в 1502 г. крымским ханом Менгли-Гиреем место Улуса Джучи заняло Крымское ханство, удерживавшее эти позиции вплоть до 1700 г., когда Москва официально отказалась далее выплачивать дань в Крым898[197].
Однако новые нюансы в принципы работы системы внесли военные захваты опять же «саблею» московским великим князем и уже самоназванным царем[198] Иваном IѴ Васильевичем исконно татарских государств — Казани и Астрахани в 1552–1556 гг. Это двойное событие фактически развалило прежде исправно работавшую систему. Весь позднезолотоордынский мир изменился. По сути, у прежнего Улуса Джучи появилось два, а не один, как прежде, наследника — Крым и Москва. Если первый являлся таковым по праву наследования трона, по праву, традиции, то второй начал претендовать на эту не положенную ему роль по праву фактического обладания бывшими золотоордынскими территориями и их тронами, по праву военной мощи, по праву захвата900[199]. Фактически эти два государства после 1556 г. вышли на равные, уравновешивающие друг друга позиции в плане претензий на золотоордынское наследство.
В результате монгольского завоевания значительная часть русских княжеств оказалась включенной в империю Чингисидов. Именно данный факт — военное завоевание — заложил основы отношений между совокупностью покоренных русских княжеств и сначала Улусом Джучи, а после его дезинтеграции — образовывавшимися на его основе позднезолотоордынскими государствами. Это неудивительно.
196
Московский посол боярин Иван Мамонов сообщал великому князю в 1516 г.: «Да того дни, государь, прислал ко мне царь Апака да диака своего у меня речей выписывати, и как, государь, привелося к тому, что тебе государю со царем на Ахматовых и на Махмутовых детей содного, и Апак, государь, мне говорил: а то которых нынеча у великого князя в Городке царевич, ино то ли правда великого князя, ведь тот царевич их же вопчих недругов сын. Да и переже того государь не одинова Аппак мне тем царевичем говаривал в гневе с бранью: на что князь великий того царевича блюдет».
Или: в грамоте Мухаммед-Гирея I бин Менгли-Гирея Василию III от ноября 1517 г. говорилось: «Слово наше то: уланы и князи нам говорят: толко бы князь великий был тебе друг и брат, и он бы твоего недруга на Мещерском юрте царем ли бы учинил, и толко бы был тебе друг и брат, и он бы у тебя сына взял, да на Мещерском юрте царем учинил. А опять бы его печалование до тебя мы донесли, а толко на Мещерском юрте недруга твоего царем учинил, ино то тебе какой друг и брат, молвили».
Интересно, что московский посол называл касимовского правителя Шейх-Аулияра бин Бахтияра, о котором идет речь, «царевичем», в то время как крымский хан называл его «царем».
197
Судьба крымской казны была решена турецко-русским Константинопольским мирным договором 1700 г. Один из его пунктов, с трудом давшийся русским дипломатам, гласил: «А понеже государство Московское самовластное и свободное государство есть, дача, которая по се время погодно давана была Крымским ханам и Крымским татаром, или прошлая или ныне, впредь да не будет должна от его священнаго царскаго величества Московскаго даватись, ни от наследников его…»
198
Окрестные государства не признавали царский титул Ивана IѴ. В частности, его не признали Крымское ханство, Османская империя, Речь Посполитая, Священная Римская империя, Шведское королевство.
199
Исход вооруженной борьбы в Средние века считался выражением божьей воли, поэтому в реальности представление о божьей воле как непосредственном источнике власти государя часто сводилось к признанию права силы. Именно она делала «божью волю» осуществимой.