X
Одним бурным взметом народной волны опрокинута была попытка подчинить Москву католичеству и польской культуре. Рухнули расчеты польской королевской политики и надежды папской курии, — посадив царя-католика на московском престоле, ввести Московское государство в сферу политического влияния Рима и Польши. Москва осталась верна своей вековой ненависти к папству и непримиримой вражде к литве и полякам. После майского погрома 1606 года она обратила всех уцелевших панов в своих пленников. В самой Москве, в Ростове, Ярославле, Твери, Костроме, в Вологде и на Белоозере томились они в тяжелых, почти тюремных условиях, ожидая, пока дипломатическое вмешательство Речи Посполитой освободит их из заточения и вернет в отечество. Но и в том угнетении, в каком держали поляков их грубые пристава, подневольные польские колонии в Московской земле могли играть некоторую культурную роль. Как сами вельможные поляки, так и их челядинцы имели все-таки возможность двигаться по городу, в котором были внедрены, бывать на улицах и в торгу, говорить с народом и даже склонять стрельцов и мужиков к тому, чтобы они переносили вести от одних узников к другим. Так, подкупленный в Москве паном Петром Стадницким стрелец привез тайно из Москвы на Бело-озеро пану Мартыну Стадницкому под видом молитвенника «итальянского Петрарку», в кожаном переплете которого было вклеено любопытнейшее описание осады Москвы Болотниковым в конце 1606 года. Такого рода общение городской толпы с иноземными узниками приучало московский народ к виду иноземцев, уничтожало страх перед ними, открывало возможность частичных влияний, готовило к тому, что последовало в ближайшие затем годы, к массовому вторжению тушинских поляков в Великорусье.
Как известно, с майским погромом и воцарением Шуйского смута московская не только не окончилась, но, напротив, вступила в новый, более сложный и тяжелый фазис. Поднятое первым Самозванцем население южных Московских областей (украйны) не поверило его гибели и во имя будто бы уцелевшего «царя Димитрия» двинулось к Москве против боярского царя Василия. Первый нажим восставших не удался. Царь Василий отразил нападение и после тяжелой, почти годовой компании принудил восставших «воров» (так называли тогда незаконопослушных людей) к полной капитуляции, причем погибли и их вожди с Болотниковым во главе (1607 г.). Но тотчас же последовало новое восстание под предводительством второго Самозванца, к которому присоединились, сверх московских «воров», выходцы из речи Посполитой, поляки и литва. Именно эти выходцы (князь Рожинский, пан Я.П. Сапега и др.) взяли в свои руки всю технику дела, стали военачальниками, довели восставших до самой Москвы, обложили ее и вблизи столицы основались на двух базах — в селе Тушине и в городке Дмитрове (1608 г.). Оттуда они и повели завоевание Великорусья. Литовские и польские отряды растеклись по всему среднему Поволжью, от Твери почти до Нижнего Новгорода, переправились через Волгу, доходили до Вологды и не только захватывали города, но располагались по волостям, занимаясь или просто грабежом, или же реквизициями на свое войско. Против них Шуйский не только собирал русские войска из верных ему частей государства, но и «нанял» иноземные отряды ландскнехтов в броне и с огнестрельным оружием, доставленные ему шведским правительством за некоторые территориальные уступки. С этой «кованой ратью» московский военачальник князь М.В. Скопин-Шуйский сделал поход от Новгорода до Твери и Калягина, оттуда до Александровой слободы, а затем и до Москвы (1609 г.). Целью такого похода было соединение с другими отрядами верных Шуйскому войск и совместное с ними движение против второго Самозванца. На походе Скопин учил своих русских воинов приемам регулярного боя под руководством иностранных инструкторов. Таким образом, обе стороны в московском междоусобии действовали под влиянием и главенством иноземцев. Никогда еще Великорусье не видело в своих недрах такого их количества. По современным показаниям польских и литовских войск у Самозванца было до 20.000 человек, а шведских наемников у Скопина от 10.000 до 15.000. И вся эта масса чужого люда распространилась по широкому пространству Московского государства, за исключением разве его северных восточных окраин, и, пользуясь своим военным превосходством, держалась так, как держатся завоеватели в покоренной стране.
Дальнейший ход московской смуты привел к формальному вмешательству в московские дела соседних держав, а это вмешательство окончилось тем, что польский король завоевал западные и юго-западные области Московского государства (от Великих Лук до Вязьмы, Брянска и Чернигова), а шведы взяли всю Новгородскую область. Не видя иного выхода из своих междоусобий, москвичи признали своим царем польского королевича, но он не приехал, а польский гарнизон занял самую Москву (1610 г.). Новгородцы же призвали на «Новгородское государство» шведского принца, рекомендуя его и москвичам. Казалось, что единое Московское государство перестало существовать. Ни одна книга, по выражению современника, не излагала «такового наказания ни на едину монархию, ниже на царства и княжения, еже случися над превысочайшею Россиею». Не было уже государства, был только «останок» его, не было народа, был только «останок рода христианского». «Чужие руки» завладели всем. Король Сигизмунд польский считал себя государем захваченной им Москвы и всей ее страны; его агенты правили делами в Москве и всей ее страны; его агенты правили делами в Москве, опираясь на военную силу. Король Карл шведский смотрел на Новгород, как на свою провинцию, и надеялся на династическую унию Швеции и Москвы. Только Московское Поморье и Понизовье не знало на деле иноземной власти, потому что на северные и восточные окраины Руси ни шведы, ни поляки фактически не попадали. Все остальное пространство воочию видело «чужие руки» и за неволю повиновалось им.
Но и на московский север были вожделения со стороны тех иностранцев, которые его знали. Архангельская торговля во время междоусобий замерла; иностранные купцы, захваченные смутой, или поспешно устремились на родину, или же, в бездействии пережидали исхода событий в Москве, Вологде и Архангельске. Некоторые из них высидели в Московском Кремле все осадное время до конца смуты. В Вологде иноземные купцы вошли в местный совет обороны края, чтобы действовать против Тушина «с головами и с ратными людьми в думе заодин» (1609 г.). В Холомогорах сидел (1611 г.) такой опытный наблюдатель, как Джон Меррик, который знал Москву еще со времен Грозного и Годунова и хорошо осведомлял англичан о московских событиях. Не менее англичан и торговые голландцы следили за ходом московских дел. Один из них, Исаак Масса, издал замечательное описание московских смут. Он оставил центр Московского государства только в 1609 году, когда дорога от Ярославля до Белого моря была очищена от тушинцев и все иноземцы бросились к морю в Архангельск, где «нашли свои английские и голландские суда, которых они никогда уже не надеялись видеть». Под влиянием московских вестей в Англии созрел определенный проект привести под английский протекторат как московский север, так и волжский путь на Каспий, то есть как раз те части Московского государства, которые не были заняты ни поляками, ни шведами и не находились под казачьим режимом. Автором этого проекта, возникшего, вероятно, в 1612 г, был, кажется, названный выше Дж. Меррик. Он ссылался на то, что сами русские совещались по данному вопросу с английским агентом на русском севере; и он полагал, что занятие важнейших северных русских городов английскими войсками может быть произведено за счет самих русских. Есть известие, что король английский Иаков I «был увлечен планом послать армию в Россию, чтобы управлять ею через своего уполномоченного (deputy)». В начале 1613 года по этому делу он отправил в Москву своих уполномоченных Дж. Меррика и Вильяма Росселя. Но они не начали даже и речи о протекторате, потому что застали в Москве уже избранного «всею землею» царя Михаила Федоровича. Одновременно с правительственными планами созревали на Западе и частные попытки вмешательства в московские дела. Так, на походе своем из Ярославля к Москве Пожарский «с товарищи» должен был посчитаться с одной из таких попыток. К нему явился «Шкотцкие земли немчин Яков Шав» (James Schaw) посланцем от большой компании разноплеменных авантюристов, во главе которой стоял «начальный воевода и боярин Ондреян Флодеран и Лит из Цысарские державы» (his name is Adrian Floderan and Lit barron) и с ним несколько полковников — немцев, французов и англичан. В их числе был и известный нам Маржерет, служивший первому Самозванцу. Шав объявил, что вся эта компания направляется через Архангельск на Русь «для договору наемного войска иноземцев» в надежде, что она «всей земле приходом своим велику радость учинит». Однако, правительство Пожарского думало не так и отказало в найме «Ондреяну фрейгерю с товарищи», говоря, что они «оборонятся от польских людей и сами, Российским государством и без наемных людей». Ненадежность наемных войск русские люди испытали не раз и таким «перелетам», как Маржерет, не верили, зная, что в прежние годы он «воровал и злее польских людей чинил» и сбежал из Москвы, «награбясь многого богатства».