Моя бабушка всхлипывала и говорила: «Лучше бы я умерла, зачем я живу на свете, а он умер?»
В школе у большого портрета Сталина с красными знаменами, опоясанными черными траурными лентами, сменяя другу друга парами, мы молча стояли в почетном карауле…
Не знаю почему, но мы с другом не могли стоять безмолвно и тихо, чтобы никто не слышал, хихикали. Чем это вызывалось, не понимаю, наше состояние не связывалось с протестом против всеобщего почитания. Мы пребывали в каком-то нервном срыве и знали: если кто услышит, как мы хихикаем, нам не поздоровится. Но удержаться не могли. «Давай не будем, — говорит мой напарник, — нас с тобой в тюрьму посадят».
Потом мы с ним пытались попасть на похороны в Колонный зал, где установили для прощания гроб с телом Сталина. Долго прорывались дворами к улице, где Дом Союзов, но оказались на Неглинной улице, у Государственного банка. Навстречу нам вышел охранник с ружьем и пообещал пристрелить, если мы не исчезнем. Мы так и не попали в Колонный зал и смертельной давки избежали на Трубной площади.
После выпускного вечера мы, семнадцатилетние мужчины, крепко выпили, и после десяти школьных лет началась студенческая незабываемая жизнь.
Глава третья
С метлой, ломом и лопатой
Часы стучат, секундная спешит.
Зачем пружина нам сжимает время?
Затем, что дух творца в душе не дремлет.
Творить — для нас и означает жить.
«Авангард» вместо лекций
Для меня вопрос выбора профессии остро не стоял. Отец работал на нефтебазе, люди, меня окружавшие, трудились там, постоянно приходилось слушать разговоры о ней, и я решил пойти по стопам отца.
Московский нефтяной институт не считался тогда, как сейчас, престижным, куда рвались, получив аттестат зрелости. Располагался он на Большой Калужской улице, переименованной в Ленинский проспект, невдалеке от станции метро «Октябрьская». Здесь же находился Горный и другие инженерные институты.
Экзамены сдал без проблем, набрал больше проходного балла и стал студентом нефтехимического факультета. Специальность — инженер-механик по автоматизации нефтепереработки — считалась совершенно новой, поскольку на предприятиях нефтехимии применялись лишь приборы для замера температуры и давления.
Система контроля и анализа находилась в зачаточном состоянии, хотя идеи бродили в головах ученых и производственников. Необходимость автоматизации химического производства назрела, но теперь-то я понимаю, автоматизация тогда могла основываться только на механических и электрических системах, так как электроника едва начинала свой путь на заводах.
Студенческая жизнь началась бурно. Как всегда, резкий переход от обязательного посещения школы к необязательному вроде бы посещению института сыграл не очень хорошую шутку. Тогда ведь такого контроля за посещением, какой ввели позже, попросту не существовало. Староста отмечал в журнале присутствие студентов, редкий преподаватель перепроверял его. Конечно, мы тут же начали пользоваться предоставленной свободой, попросту прогуливали лекции. Уходишь из дома как бы на занятия, а сам в кинотеатр «Авангард» на Октябрьской площади в бывшей церкви. Или с друзьями идешь в парк Горького с пивными, благо он рядом с институтом. Чтобы в него попасть, даже не надо переходить на другую сторону Большой Калужской, не названной тогда Ленинским проспектом.
Студенческая жизнь захватила полностью. Особенно если учесть, что в мужских школах девчонки не учились, а тут мы оказались рядом с ними. Влюблялся часто и безнадежно. По вечерам устраивались танцы, хотя ходили на них бог знает в чем. Я, как писал выше, четыре года проходил в трофейном полупальто. Причем таких бюргерских размеров, что в него могло поместиться двое Лужковых, хотя я вырос далеко не худеньким. Но пальто висело, как на скелете.
Еле-еле одолел первый курс, что вполне понятно при таком отношении к учебе. Думаю, закончил только благодаря хорошей подготовке по математике в школе. В институте учеба давалась легче. Две ночи не поспишь, поучишь в круглосуточном режиме — и твердая троечка обеспечена.
С метлой, ломом и лопатой
В первом семестре платили за обучение. При Хрущеве высшее образование ввели бесплатное. В нашем институте выдавали всем студентам, кто учился без троек, стипендию. На первом курсе — 300 рублей, с каждым годом она повышалась.