В следующий раз они встретились только зимой, когда он приехал на каникулы из Питера. Аня радостно пошла ему навстречу, совершенно забыв про тот несостоявшийся разговор у колонны, а Вартан сделал вид, что её не узнал и прошёл мимо. Аня тогда страшно обиделась.
– Мне просто хотелось успеть встретить рассвет, – с грустной улыбкой сказала она.
– А мне хотелось сказать тебе, что…
Вартан нарочно не закончил. Не сказанное когда-то не было смысла говорить и сейчас.
В окне напротив темнота тоннеля прерывалась синью Таганской, золотом Комсомольской, витражами Новослободской. Вспышка света – и снова темно. Этот свет словно высасывал людей из вагона и вдувал новых. Те галдели с ним в одной тональности, но голос Вартана Аня слышала так ясно, будто это были собственные мысли в её голове.
После они столкнулись где-то в середине учёбы в институте, летом. Аня была с подругой Элей, Вартан – с двоюродным братом, который откуда-то знал Элину родню – все, как обычно в маленьком городке. Лёд растаял, и именно тогда Аня, уже влюбленная по уши в Сережу, рассказала, что встречается с лучшим парнем на своем курсе. Конечно, Серёжа был лучшим и во всем мире, но так говорить было бы невежливо.
– Значит, ты переехала в Москву с лучшим парнем? Или он уже не парень, а…
– Нет, мы не женаты, – быстро ответила Аня, и вдруг поняла, что это не колет её так, как раньше. Это вообще её больше не колет, – а ты?
– Я женился сразу после института. У меня уже две дочки – Наира и Анаит.
– Ты счастлив, Вартан?
Улыбка Вартана стала особенной – сильной и ранимой одновременно.
– Да, – сказал он, – наверное, так нельзя говорить, но очень счастлив. Так счастлив, что сердце иногда замирает…
– Ну вот видишь, – попыталась улыбнуться Аня, но вышло все равно как-то грустно, – может, даже хорошо, что я тогда…
– Сбежала, – закончил за нее Вартан, впервые дав тому моменту название, – да, может, и хорошо. Но тогда я был очень обижен, чтоб ты знала.
Аня поправила сумку на коленях и опустила глаза.
– А мне здесь так одиноко, – вдруг сказала она, – так невозможно. Всё получается, а я впервые не понимаю, зачем живу. Просто трясусь в метро туда-сюда, каждый день по кругу.
– Это тебе не здесь одиноко, – проговорил Вартан, глядя на свой голубой стаканчик без подписи, – тебе одиноко там, в квартире. С ним тебе одиноко. А из-за него одиноко даже с самой собой.
Ответить Ане было нечего. Было уже поздно, а поезд в очередной раз приближался к месту назначения. Пора было выходить.
– Такой красивый стаканчик, – сказала Аня невпопад, – смотришь на него и становится веселее.
– Я каждый день езжу этим маршрутом. Машина у нас одна, я отдал её жене, чтоб удобнее было с малышками. Мне на метро даже проще. Хочешь, я каждый день буду покупать кофе именно в этой кофейне? Раз уж для тебя это такой символ. Встретиться в толпе тяжело, а тебе мелькнет голубым и станет приятно. Хочешь?
– Хочу, – улыбнулась Аня, – спасибо. Я ужасно рада, что тебя встретила. В таком большом городе это почти чудо.
– Не чудо. В большом городе больше людей, и больше встреч. Всего больше. Не грусти и ни о чем не жалей. Такая красивая девушка должна жить в Москве, Аня. Она тебе к лицу.
Толпа вынесла её из вагона, как волны выносят задохнувшуюся рыбу. Двери захлопнулись, Аню потащило дальше, а Вартан продолжил движение по кругу.
Брелок из самшитовой рощи она распаковала прямо в прихожей и сразу повесила на него ключи. Усталость навалилась на Аню горой и она просто села на пол возле шкафчика. Даже снимать ботинки было лень. Из кухни выглянул Сережа, помахал ей и продолжил говорить с кем-то по телефону. Аня потерла брелок и поднесла к носу. Странно, но он ничем не пах.
С Вартаном они почему-то так и не обменялись номерами и больше не сталкивались, но периодически Аня действительно видела в гуще кольцевой ветки ярко-голубой стаканчик. Кто-то держал его на высоко вытянутой руке и иногда приветственно махал второй. Может, это был и не Вартан, но у Ани теплело на душе, а сочинский синдром, как ни странно, отступал, и хотелось лететь вперед за этим стаканчиком, как за путеводной звездой.