– Хочешь еще прикол?
– Спрашиваешь! Естественно.
– Начальница отдела кадров в нашем институте была – Татьяна Кондратьевна Засимова, легендарная личность. Заведующий биолабораторией удивлялся, куда спирт все время исчезает. А Татьяна Кондратьевна не стеснялась. В зюзю пьяная ложилась на стол в кабинете директора, когда он отсутствовал, и начинала обзванивать сотрудников-членкоров, требовала от них накрытия богатых столов, чтобы они на ее воображаемых поминках речи в ее честь репетировали. Она же понятно из какой структуры была. Попробуй откажи ей. Лишишься регалий, по миру с сумой пойдешь – это в лучшем случае. И вот собирались наши знаменитые академические евреи, накрывали столы и толкали речевки в честь будущих поминок Татьяны Кондратьевны. А она на карандашик всех брала.
– Да ну тебя, Тома, сочиняешь.
– Ты что?! Вот тебе истинный крест!
Думаю, способность Томы не блюсти границ в своих острых высказываниях и не падать ниц перед любыми авторитетами частично проистекала именно из среды отчаянной «бабы Нади». Но нужно отдать должное и ее величеству Природе, подарившей Томе врожденные базовые черты. Эти черты, сохраненные ею по жизни, вызывали мое безусловное благоговение. Поскольку никогда социальный статус человека не был определяющим и для меня. Ценность представляли совсем иные человеческие ресурсы.
С Можжухиным, кстати, Тома познакомилась в своем же Институте проблем передачи информации. Будучи талантливым технарем с Бауманкой за плечами, он работал в отделе робототехники. Нередко встречал Тому в институтских коридорах. Влюбился в ее длиннющие стройные ноги, в волшебную смугловатую кожу, а главное, в развеселый острый нрав. Спина у нее тогда была в порядке. Вся Тома была в полном порядке. Ухаживал Можжухин пылко и красиво, двухлетнего Лёнчика принял как родного, Альцгеймера в лице Лии не испугался. Ее болезнь тогда не приняла еще форму катастрофы. Лия вполне могла уследить за маленьким Лёнчиком и накормить его предусмотрительно приготовленным Томой обедом.
Мастерство словесного пилотажа Тома продолжала совершенствовать в профессорско-медицинской среде конца 80-х – начала 90-х, будучи замужем за Можжухиным. При перестроечном дефиците всего и вся и полном упадке медицины Можжухин занялся поставками в Москву архиценного импортного клинического оборудования. Людская смертность при развале Союза резко возросла. Медики повсеместно запаниковали. Реформирование не в первую очередь, но добралось и до медицинской сферы. Появлялись частные инвесторы, родился бартер. Со своим профессиональным чутьем и решительным нравом Можжухин попал в струю. Открытое им предприятие вступило в договорные отношения с несколькими крупными медицинскими институтами. На его пробивную силу и организаторские способности молились. Денег в семье появилось много. Дверь в квартиру на Ленинском, полученную путем обмена квартиры Томиных родителей и метров Можжухина, доставшихся ему после развода с первой женой, не закрывалась. Медицинская профессура ломилась к ним не только по деловым поводам, но и побарствовать за роскошным столом. Тома от души накрывала щедрые поляны и бдительно пополняла опустошаемые гостями тарелки. Успевала накормить деликатесами в отдельной комнате Лию, всячески избегавшую после смерти Надежды Яковлевны любых шумных компаний. (Единственная комната с дверью была обустроена именно под Лию. До момента, когда Лия откажется принять из рук Томы еду и скажет: «Уйдите, женщина, я вас не знаю», будет еще далеко.)
Разговоры во время бурных застолий велись откровенные. Традиционные медицинские байки, анекдоты про недавних руководителей страны, сдобренные крепкими напитками и не менее крепкими эпитетами, не смолкали. Коньяк, виски, водка лились рекой. Можжухин выстоял. Томе суждено было впасть в алкогольную зависимость.