Мать Татьяна встретила нас в легком подпитии и прекрасном расположении духа. Как и Тома, она оказалась женщиной худой и высокой. Только лет на десять старше. И невольное отношение к церкви, получается, имела. С порога она разыграла сценку, как к ним в квартиру регулярно приходят попы: «“Никто из нас, матушка, не должен противиться неизбежному, – приплясывала она на тощих ногах, надувая щеки и прыская смехом, – все мы, чада Божии, должны признавать: что угодно церкви, угодно Богу, а значит и его пастве, заблудшим чадам его”. Так я и поверила байкам из склепа! Столичному жулью в рясах! У них погоны у всех под рясами. Не видать им, по Булгакову, моих аршинов!» – сложила она из пальцев две фиги и крутила ими в воздухе.
Потом мать Татьяна провела для меня обзорную экскурсию по квартире, где не оказалось ни одного прямого угла. Квартира состояла из множества завихрений и закутков небывалой обшарпанности; но присутствовал и незримый величественный дух, излучаемый наружными стенами. Комнат насчитывалось всего четыре. Декорированную стараниями многих десятилетий под спектакль «На дне» кухню венчала уходящая куполом под потолок газовая колонка с двумя вызывающе торчащими рычагами. Какого только жилья ни насмотревшись в недавнем прошлом, я, грешным делом, думала, что подобного коммунального раритета в Москве уже не осталось. «Вам сколько понадобится на интервью? Получаса хватит? Я тогда подожду». Тома осталась курить на кухне. Мы с матерью Татьяной уединились в их с Виталиком двухкомнатном смежном отсеке. Виталик, на мое счастье, отсутствовал.
Формула «пессимист – это хорошо информированный оптимист» в случае с матерью Татьяной не работала. Она оказалась оптимисткой широкого профиля с далеко простирающимся кругозором. Покончив с обязательными вопросами-ответами, мы перешли к вольной беседе, которая на самом деле составила основную сущностную ценность интервью. Не обошлось без обсуждения Эдипова комплекса. «Вот Набоков Фрейда терпеть не мог, называл «венским шарлатаном». Я комментарий Набокова наизусть помню: «Пусть простаки и чернь продолжают верить, будто любые раны разума можно исцелить ежедневными припарками из древнегреческих мифов на интимное место». Здорово сказано?! У меня память – во! – мать Татьяна задрала вверх большой палец. – Меня, кстати, маленький Виталик лишний раз за грудь никогда не хватал и к Можжухину не ревновал. Так что Эдипов комплекс – полная, на мой взгляд, херня. А потом, мы же с Можжухиным хипповали. Первая волна хиппи. На «Психодроме» на Моховой в 68-м познакомились. В 70-м годовалый Виталик в холщовом рюкзаке за спиной, там же, в специальном накладном кармане, термос с бутербродами, все как положено. В 71-м нашу веселую лавочку гэбэшники разогнали, но дух свободы в сердцах остался!»
С матерью Татьяной мы в целом нашли общий язык. Например, в том, что система запретов и так называемых общественных норм – палка о двух концах. Именно общепринятые табу, выработанные человечеством на протяжении столетий, создают интеллектуалов, но одновременно и невротиков, если не сказать хуже. Век, страна, строй, религиозные предпочтения значения не имеют. Человечество вечно выбирает путь в никуда. Где пролегает золотое сечение между нормой поведения и внутренней психологической свободой, не знают ни христиане, не исламисты, ни буддисты, ни атеисты. Тем более не знал Зигмунд Фрейд. Духовный гомеостаз не обретен, даже не нащупан никем. Сплошное блуждание впотьмах.
– Ну, вы еще долго? – заглянула к нам истомившаяся ожиданием Тома.
– Все, мы закончили, – ответили мы с матерью Татьяной. Время нашего общения, оказывается, перевалило за полтора часа.
– Томка, останься, лет сто не виделись, посплетничаем, – бодро предложила ничуть не уставшая от интервью мать Татьяна, словно в ней жило несколько молодых веселых Татьян. (По совету Томы я привезла ей бутылочку виски в знак благодарности.)
Тома, конечно, осталась.
Закрывая за мной входную дверь в драном дерматине с торчащей из дыр грязной ватой, снова чуть приплясывая и хихикая, мать Татьяна ввернула цитату из Мераба Мамардашвили: «Онтологическая ситуация человека есть ситуация упрямой слепоты!»
С записанным на диктофон интервью я ехала домой и думала о том, что не только человечество упрямо и слепо выбирает путь в никуда, но и некоторые мужчины с завидной регулярностью выбирают один и тот же тип женщин. Например, Можжухин. Мать Татьяна и Тома были очень схожи по темпераменту, по психотипу. Конечно, Тома, несмотря на былой круг общения, могла и не знать, кто такой Мераб Мамардашвили, и не обязана была запросто цитировать Владимира Набокова. Но обе были легкие, остроумные, ироничные, незлобивые. Какова же пергидрольная Элеонора, оставалось только гадать.